Копеечное золото
Выставку открывали в предпраздничный день, и в зале музея, посвященном Смутному времени, тесно было от телекамер – корреспонденты спешили показать населению страны зримые свидетельства победы народного согласия над ужасами национального раздора. Однако открывающуюся выставку в залах музея было трудно обнаружить – она растворилась в постоянной экспозиции, тоже довольно скудной. От Смутного времени вещественных доказательств осталось немного, и залы ГИМа, ему посвященные, экспонатами не богаты. К костюмам и оружию стрельцов и европейских воинов соответствующего периода, портрету Лжедмитрия и лежащим на полу старинным пушкам, о которые все время спотыкались операторы, удалось добавить немного: парадную саблю князя Пожарского, митру и кадило – вклад княжеской вдовы в суздальский Спасо-Ефимьев монастырь – да золотую копейку, которая была отчеканена при королевиче Владиславе – незаконно посаженном на престол сыне польского короля Сигизмунда. Копейка, заметьте, была золотая, что противоречило русской традиции делать копейки из серебра.
Собственно, к 4 ноября 1612 г. – дню подписания соглашения о сдаче польским гарнизоном (был ли он в основном польским – тоже спорно) Кремля – эти экспонаты прямого отношения не имели. В зале музея скорее отмечался другой день – на крупноформатном плазменном экране демонстрировались текст Утвержденной грамоты об избрании на царство царя Михаила Федоровича и сотни подписей, поставленных под этим документом весной 1613 г. во время Земского собора. Но грамота утверждала начало царствования дома Романовых, а этот день уже давно не празднуется.
Сбитые с толку корреспонденты искали ясности у присутствующих на открытии выставки историков. Долго мучили вопросами на тему законности празднования 4 ноября члена-корреспондента РАН медиевиста Бориса Флорю. В конце концов историк ответил, что у людей, принимавших решение о празднике, “было смутное представление о Смутном времени”. В общем, выставка, как и праздник, показала, что не на все вопросы есть простые и однозначные ответы. Вся история с не враз (и точно нельзя сказать когда) оконченной Смутой доказывает только одно – народное согласие есть не единодушный дружеский порыв вдруг забывшей взаимные обиды нации, а результат долгих и мучительных компромиссов между различными партиями и сословиями. По-другому, похоже, не бывает.