Гнилое и думы
Новое, почти 800-страничное прохановское сочинение опубликовало полупартизанское, постоянно меняющее адреса и явки издательство “Ультра.Культура”. Самого Проханова еще недавно предавали анафеме и высочайше объявляли чуть ли не “бунтовщиком хуже Пугачева” – во всяком случае, по собственным заверениям писателя, президент как-то высказался в том смысле, что прохановские книги-де вредны и поменьше бы таких. В общем, в прежние времена автора запросто могли бы отправить и в ссылку, и в крепость.
Если подобные последствия литературного творчества никак не обнаружили себя в частной судьбе господина Проханова, то лишь потому, что за последние годы статус литератора в России кардинально поменялся. Но хоть литература теперь и не “учительница жизни”, увесистый кирпич “Политолога” с комиксово-поп-артовской, в духе Роя Лихтенштейна, картинкой Гоши Острецова на обложке все же способен вызвать оторопь.
В этой леденяще “своевременной книге” есть все. Открывающая действие первомайская демонстрация оппозиции, выписанная в бережно пронесенной через годы, через расстоянья образцово соцреалистической (что твой Владимир Сорокин!) манере. Мистическое зазеркалье конкретных и живо узнаваемых политических событий вроде последних думских или президентских выборов, увиденное сквозь магический или даже демонологический кристалл пелевинской выработки (о неожиданной тождественности автора “Чапаева и Пустоты” и позднего, “перекодировавшегося” после “Господина Гексогена” Проханова первым написал критик Лев Данилкин, который в числе других активных участников сегодняшнего общественно-политического, финансового, культурного и массмедийного процесса промелькивает в плотной романной толще). Есть тут и с видимым усилием протаскиваемая писателем-патриотом через весь массив текста конспирологическая дубина: буквально во всем виноват тайный орден ФСБ во главе с великим и ужасным черным всадником Потрошковым, адептом “Евангелия от Иуды”, суровым жрецом “Второго христианства”, новым Воландом. Есть “почвеннические” куски с развернутым на несколько страниц “теплым и проникновенным” описанием зимнего леса. При всей своей нарочитости они не выглядят вставными номерами, а ладно встраиваются в романную структуру. Есть нескрываемо злобные, ядовитые сатирические брызги, при оттирании которых со своего мундира высшее лицо государства вполне могло бы вторить Николаю I с его общеизвестным заявлением после премьеры “Ревизора”: “Всей России досталось, а мне больше всех”.
И вовсе не оттого, что у Президента Ва-Ва, по данным некоторых прохановских персонажей, женские половые признаки и “небольшой, состоящий из пяти позвонков хвост”.
“Политолог” не футурологическая антиутопия, не сочинение в обретающем все большую моду жанре альтернативной истории. Это безжалостное описание альтернативного “сегодня”, виртуозно балансирующее между всеми актуальными прозаическими методами.
С другой стороны, это реинкарнация лубочной книги с лихо сооруженным сюжетом. Главный прохановский герой – гений политологии Михаил Львович Стрижайло очень напоминает типичного лубочного персонажа – “глупого милорда”: в нем так же мало психологизма, он так же проходит через дьявольское искушение и все круги ада и показывает свою нравственную стойкость.
Но можно сказать, что “Политолог” – это и парафраз житийной литературы (по духу близкой лубочной), и отзвук страшной сказки, намертво оседающей в глубинах подсознания, и редкий по нынешним временам исповедальный выплеск.
Основным прототипом политолога Стрижайло служит, что бы там ни говорил в интервью лукавый автор, не Станислав Белковский и вообще никто из тех 25 главных представителей престижной профессии, что представлены списком на задней стороне обложки тома.
Это сам Проханов. Умелый мастеровой художественного слова, ставший классиком советской литературы в тот момент, когда сама она давно перестала существовать. Бывший “соловей Генштаба” (как же в рецензии на Проханова обойтись без этой крылатой фразы?). Главный редактор бешеного “Дня” и артистичной “Завтра”. Друг и певец Зюганова и Анпилова, Макашова и Баркашова, к своим без малого семидесяти годам вдруг осознавший, что мир вовсе не столь одномерен и устойчиво бинарен, каким он казался многие годы. Что правые сегодня с почти беспрекословной неизбежностью окажутся виноватыми в долгой исторической перспективе.
В книге есть, наконец, возникающий почти в самом финале кровавый, за гранью любых эстетических правил и этических приличий исполняемый бесланский реквием. Написанный как бы изнутри, из пространства спортзала школы № 1, но ничуть не отдающий литературной спекуляцией и беззастенчивым кичем.
Осип Мандельштам некогда решительно и разом разделил все произведения мировой литературы на “разрешенные и написанные без разрешения”. Именно ко второй категории, метафорически обозначенной поэтом как “ворованный” воздух, приходится сегодня – уже безо всяких скидок и натяжек – отнести роман Проханова. Как при этом ни относись к политической физиономии, историософским воззрениям и отдельным фактам биографии автора.