Рвотный катарсис
Фильм Лукаса Мудиссона (“Гребаный Омоль”, “Вместе”, “Лиля навсегда”) – исключительно радикальный по форме и по идее. То, что такой фильм попал в российский, пусть даже и ограниченный прокат, – аргумент в пользу тех, кто считает, что Москва по уровню толерантности приблизилась к прогрессивным столицам Европы. Хотя, конечно, найдется не так много людей, которые не то что оценят произведение Мудиссона по достоинству, но даже просто досмотрят его до конца.
История, которую рассказывает режиссер, крайне незамысловата. Сюжета, собственно, почти нет. Вместе него – череда жутковатых эпизодов из жизни четырех жителей Швеции. Они обитают в крошечной квартирке блочного дома (типичная советская хрущоба) на окраине какого-то городка. В одной комнате Рикард, его друг Гекко и подруга Тэсс снимают жесткое любительское порно. В другой тихо сидит чудаковатый сын Рикарда Эрик, который не расстается с наушниками, рисует странные картинки и разводит земляных червей.
В одной квартире существуют два параллельных мира. В одном – дикое буйство плоти. В другом – строгая духовная аскеза. Отец и его коллеги по творчеству исследуют границы человеческого скотства. Троица совокупляется всеми возможными способами. Они напиваются и обжираются до тошноты. Устраивают дикие инфантильные игры с какими-то куклами. В какой-то момент Рикард и Гекко даже слишком убедительно разыгрывают сцену зверского сексуального насилия. Сын, который поначалу кажется просто забитым дурачком, тем временем слушает какие-то музыкально-шумовые композиции и, как потом выясняется, пытается анализировать все, что происходит за дверью его комнаты, напоминающей то ли нору, то ли келью. Бледный болезненный юноша похож на акустика, сидящего в подводной лодке и прислушивающегося к диковинным звукам океана. Сам себя он сравнивает со своими червями и говорит, что когда-нибудь, как и они, превратится в бабочку.
Время от времени эти миры пытаются соединиться. Тэсс заходит к Эрику, чтобы сыграть роль матери. Рикард и Гекко хотят, чтобы парень встряхнулся, почувствовал себя мужчиной, и предлагают пострелять по мишени. Эрик не хочет стрелять и не хочет быть мужчиной, поскольку все зло и жестокость, как он говорит, порождает именно пресловутая мужественность.
Последовательно и бескомпромиссно Мудиссон проводит каждого героя сквозь череду зверских испытаний, которые выворачивают их психику наизнанку. В маленькой блочной квартире режиссер устроил экзистенциальную лабораторию, в которой человек разложен на элементарные частицы. Ничего невиданного обнаружить не удалось: все те же комплексы, изуродованная психика, детские травмы, фрейдизм, социальные проблемы. Но важны не столько результаты исследования, сколько некое ритуальное действо.
Мудиссон доводит своих подопытных до пределов безобразного, до рвоты изо рта в рот. И этот момент он считает катарсисом. Звучит торжественный хор, и герои вроде как очищаются от всей мерзости, уродовавшей их души. Оказывается, что Мудиссон делал очередной фильм про любовь. В фильме “Вместе” для катарсиса вполне хватило беззаботного футбола во дворе дома. На этот раз режиссер решил утвердить вечные ценности более радикальным способом.
Самое, пожалуй, удивительное, что “Дыра” не документальное видео и не развлечение потерявших человеческий облик андеграундных художников. Это кино от начала до конца разыграно профессиональными актерами. Но разыграно настолько достоверно и убедительно, что становится не по себе. Эксперимент Мудиссона на самом деле возник не на пустом месте. Все ассоциации с “Республикой Сало” Пазолини или “Большой жратвой” Феррери будут правомерны. “Дыра в моем сердце” наследует традиции поиска высокого в безобразном. И, надо отдать должное режиссеру, он ведет свой поиск не только честно и смело, но и, похоже, с некоторой иронией, поскольку все тошнотворные моменты предельно утрированы. Правда, требуется довольно большое усилие, чтобы все это оценить. И даже если ирония действительно предполагалась, становится почему-то совсем не до смеха.