Испанский выход
Стремясь избежать обычной для Кремля Ходынки, на этот раз организаторы юбилейного вечера решили ограничиться продажей билетов только в партер – он и без того вмещает в два раза больше зрителей, чем весь Большой театр. Но через несколько дней вынуждены были выпустить в продажу амфитеатр, а потом и балкон. И этот забитый под завязку шеститысячный зал, сначала проветренный и политый дождем под стенами дворца, а потом выдержавший часовую задержку концерта, в полночь кричал, как футбольный стадион, требуя от Плисецкой повторения танца на бис. Как она добивается этого, рассказать невозможно. Входит в луч света – и все, включая труппу Большого с полным набором звезд мирового балета, оказываются просто зрителями, у которых кружит голову от одного движения бесконечно гибкой руки.
Действо было поставлено Алексеем Ратманским и Дмитрием Черняковым – самыми молодыми и остроумными творцами современного музыкального театра, которые и придумали вместо официозно-гламурного торжества балетный пир на весь мир. Самую московскую балерину мира они предложили чествовать в самом московском балете – “Дон Кихоте”. Когда-то именно прыжковая вставная вариация в “Дон Кихоте” вызвала в Москве первую эпидемию острой любви к Плисецкой. Да и вообще этот рыхлый, громоздкий, нашпигованный вставными номерами балет способен адаптироваться под любые вкусы, щедро давая возможность каждому блеснуть с лучшей стороны.
И на этот раз “Дон Кихот” мирно соединил представителей русской, французской, датской, английской, кубинской балетных школ – ведь Плисецкая умела ценить соперников. Цепочка московских балерин пунктиром обозначила разнообразие репертуара юбилярши: ради этого вечера были выучены забытые вариации из “Вальпургиевой ночи”, “Конька-Горбунка”, “Шурале”, “Бахчисарайского фонтана” и “Лауренсии”. Первенство в негласном соревновании нынешних солисток осталось за Марией Александровой, чей мощный, покоряющий пространство прыжок и победительная манера (в “Лауренсии”) напомнили “полет без приземленья” самой Плисецкой. Она же стала центром первой картины “Дон Кихота”, в которой партию Китри и Базиля разделили солисты из Москвы, Гаваны и Лондона.
Международная команда показала себя звездами не только по статусу. Сойдясь сначала в “Таверне”, а потом “Во дворце”, они были явлены в знаковом для своих школ репертуаре. Юная Полина Семионова, из москвички превратившаяся в солистку Берлинского балета, выросла в разностороннюю балерину, которая способна демонстрировать драматизм даже в посредственном дуэте из балета Уве Шольца Lindentraum. Диана Вишнева с Игорем Колбом из Мариинского театра даже в медитативный дуэт из “Бхакти” Бежара вложили русскую страсть. Румынка Алина Кожокару и датчанин Йохан Кобборг, соединившиеся в Королевском балете Великобритании, разрушили представления об английской чопорности в дуэте из “Манон” Макмиллана, лишив его обычной затянутости и занудности. Николай Цискаридзе в вариации из “Баядерки” поборолся с безразмерным пространством Кремля. Культовая француженка Аньес Летестю (при слабой поддержке Карла Пакетта) в па-де-де “Эсмеральда” с королевским достоинством олицетворяла стиль и блеск классического балета.
Но, кроме того, по воле Ратманского и Чернякова Дон Кихот вместо дриад обнаружил в волшебном лесу настоящих шаолиньских монахов. Они сохраняли равновесие на одном локте, прыгали сальто, отталкиваясь от земли одной головой, завязывались узлом и ломали металлические шесты о спины. Вместо цыганского табора на сцене оказалась танцевальная группа Ансамбля имени Александрова, от мирных залихватских коленец резво перешедшая к сабельному бою. А отечественные исполнители брейка – группа Da Boogie оттеснила в глубь сцены прославленный кордебалет Большого в их фирменной сцене на площади Барселоны. Классики в честь юбилярши взвинтили темп Сегидильи чуть ли не вдвое (дирижер – Павел Клиничев) и демонстрировали темперамент и заинтересованность почти такие же, как кордебалетная толпа на знаменитых фотографиях самой Плисецкой. Звезда фламенко Хоакин Кортес, пытаясь довести зал до кипения, рассыпался в бешеной чечетке.
Плисецкая, всегда говорившая о том, что ощущает в себе родство с Испанией, вышла ему навстречу. В красивом новом наряде от Кардена она только выгнула по-испански руки – и зал встал. В платье огромной “парусности” она двигалась очень медленно. В этом танце ноги почти не участвовали, руки плели невероятно замысловатый узор, а глаза исполняли отдельный танец взглядов. Но в этой импровизации, которой не было в программе, была сосредоточена энергия мира. И ее хватило, чтобы зал затих еще на два часа, а потом заставил Плисецкую станцевать на бис.