Московские костры Парижа
Проект готовился давно, когда никто и не предполагал, что сюжет “Жанны д’Арк на костре” будет так перекликаться с сегодняшними событиями во Франции. “Мрак... Франция разорена и опустошена” – такими словами Поля Клоделя начинается оратория.
Владимир Спиваков подобную незапланированную актуальность счел интересным обстоятельством, хотя француженка Ардан параллелей не усмотрела. “Два подожженных авто в Париже – еще не народный бунт. Настоящая революция во Франции еще впереди. И, искренне говоря, я этому рада – свобода того стоит”, – будто уже вжившись в образ своей свободолюбивой героини, заявила актриса.
Как и предполагалось, “Жанна д’Арк на костре” стала ключевым событием фестиваля. Но совсем не потому, что во избежание пустых мест в зале статичный ораториальный жанр был трансформирован в театральное действие. Участие модного режиссера Кирилла Серебренникова оказалось не слишком заметным. Он явно не расслышал музыку Онеггера и лишь формально снабдил артистов бытовыми аксессуарами – рюкзаками, фотоаппаратами и прочими штучками из сегодняшнего дня, так и не превратившимися в значимые символы происходящего. Удачно выглядел лишь один режиссерский ход – когда цветущие ветки кустарника в детских руках ближе к финалу превратились в охапку хвороста для костра, на который взойдет Жанна, наказанная за свое умение любить.
И хотя отличительной чертой партитуры Онеггера является интеграция речи и музыки, все же доминантой осталась музыка. Благодаря двум несущим конструкциям вечера – Национальному филармоническому оркестру России, который на удивление легко, умно и почти без запинок исполнил свою сложнейшую партию, и хору – птенцы Хоровой академии под руководством Виктора Попова всегда не только умиляют публику своим отрочеством, но и, что гораздо ценнее, восхищают мастерством. Совсем еще дети и студенты постарше, кому достались сольные реплики, исполнили свои партии заметно точнее, чем это удалось их взрослым российским коллегам.
Наши артисты попали в заведомо невыигрышную ситуацию: конкурировать с носительницей языка на ее территории – задача архисложная. Что, впрочем, не оправдывало шпаргалок, существенно снизивших уровень театральности, к которой так стремились авторы проекта. Так, “другие голоса” в исполнении Кирилла Пирогова и Юрия Чурсина оказались совсем уж служебными.
Роль брата Доминика досталась премьеру МХТ и телекулинару Дмитрию Назарову. Первоначально предполагалось, что Домиником будет Жерар Депардье, который ради Фанни Ардан был готов приехать в Москву на альтруистических основаниях. Но принимающая сторона, опасаясь эксцессов из-за близких отношений артиста с “зеленым змием”, от этой затеи отказалась. Дмитрий Назаров, узнав историю вопроса, самопровозгласил себя “русским Депардье” (сведений о том, стал ли Депардье рекомендоваться “французским Назаровым”, пока нет). Хотя стать и благородно-героический голос артиста идеально подходят для этого образа, Назарову не хватило главного – масштаба персоналите, чтобы составить достойный дуэт французской гостье.
Фанни Ардан в мальчиковом парике и маленьком сером платье в стиле “гранш” (костюмы Александра Арнгольдта), как истинная примадонна, весь вечер провела на сцене. То по узкому наклонному помосту, разрезающему пространство напополам, будто по Млечному пути, она спускалась к самому краю сцены, балансируя точно на кромке обрыва. И пронзительно, безо всяких подсказок (актриса ради этой работы взяла 35 уроков у концертмейстера в Париже) декламировала каждое слово так, что все было ясно и без перевода. Пусть по всем правилам хорошего тона над сценой исправно текла “бегущая строка” с русским текстом.
Ардан завораживала и восхищала одним своим присутствием. Каждый ее взгляд или жест были неслучайными. В самом начале казалось, что ее Жанна умрет не из-за любви, а от одиночества. Но вскоре стало понятно, что ее альтер-эго в спектакле – не брат Доминик, как того следовало бы ожидать, а Владимир Спиваков, стоящий за пультом. Именно в диалоге с его дирижерской палочкой, соединяющей своей мощной энергетикой все действие в единое целое, прекрасная француженка и провела весь вечер. В конце которого, правда, расплакалась. То ли за свою героиню, не проронившую ни слезы, то ли растрогавшись овациями и охапками роз. Настоящая французская женщина.