Приятное открытие
Молодой российский пианист, пока мало известный на родине, вполне естественно, захотел показать себя в музыке разных жанров и столетий – и тем не менее выдержал единый сюжет.
Приехав, как нам было доложено, из Мадрида, Эльдар Небольсин доказал, что знакомое многим “желание быть испанцем” хорошо сочетается с широтой музыкального кругозора. В первом отделении концерта он окружил сонаты испанского композитора Антонио Солера сочинениями татарского и польского авторов, веря, что София Губайдулина, сочиняя свою Чакону, помнила об испанском происхождении этого танца, а Фредерик Шопен, изобретая вариации на тему из моцартовского “Дон Жуана”, не забывал о месте действия названной оперы. Вместе с тем и связь эпох имела место: Губайдулина в своем раннем опусе (1962) скрещивала старинный жанр с фактурами и гармониями XX века, а Шопен из XIX века передавал привет XVIII, где пребывал Солер. На том приветы не кончились: отыгрыши в манере гроссфатера, помещенные Шопеном промеж вариаций, отозвались в “Карнавале” Шумана, сыгранном уже во втором отделении, а сам Шопен оказался одним из персонажей шумановского цикла.
Эльдар Небольсин не сразу смог добиться необходимого баланса яркости и сухости в акустике – так же как и контакта со слушателем. Чакона Губайдулиной (номер из программы Небольсина на недавнем конкурсе) стала чем-то вроде демонстрации сил и умений. Но уже в пяти сонатах Солера (весьма похожих на сонаты его учителя Доменико Скарлатти, играемые чаще) концертная Yamaha, вынужденная заменять клавесин, под руками Небольсина не гремела, а пела. Пианист уверенно придавал ходкость быстрым сонатам, в медленных с упоением разливался в орнаментах и трелях, смаковал очаровательные перебросы рук, а в последней, соль-минорной, со вкусом передал отголоски испанской хоты. Еще вдохновенней получились вариации Шопена, где покоряла не одна виртуозность, но и некая скрытая пружина, чье действие напоминает мерный ход океанского прибоя и чей механизм Эльдар Небольсин умеет так властно запускать.
Ощущение непосредственности, праздничности, нескрываемого удовольствия объединило героя вечера и публику, но во второй части концерта за это единство пришлось заново бороться. “Карнавал” Шумана был словно студенчески переучен, коротким миниатюрам Небольсин недодал характерности и индивидуальности. Что говорить, трудно свежо прочесть столь знаменитую вещь – хотя местами, где устанавливалось сквозное, на несколько сообщающихся пьес, дыхание вальса, океанская грудная клетка снова начинала дышать. Впрочем, к концу стала ощущаться странная усталость, и давидсбюндлеры провели свой поход на филистеров с явным трудом.
Из двух бисов удалось не ля-мажорное Интермеццо Брамса, сыгранное однообразным звуком, а Гавот Прокофьева, как раз полный чудесных звуковых находок. Именно он доказал, что Эльдар Небольсин может быть хорош не только в относительно редком репертуаре. А заодно – умно завершил программу, напомнив, что не только Губайдулина умела сочинять музыку на основе старинных танцев.