Студийная запись – обман

Сегодня звезда La Scala, Metropolitan и Covent Garden Мария Гулегина даст в Доме музыки сольный концерт под названием “Страсти по веризму” в сопровождении Национального филармонического оркестра России, за дирижерский пульт которого встанет канадка Керри-Линн Уилсон. Гулегина споет арии из опер Пуччини, Масканьи, Джордано и представит публике галерею итальянских героинь – красивых, кроваво-драматичных и сильных духом.

– Миллион долларов за одно появление китайской принцессы Турандот в вашем исполнении – это правда?

– Партия Турандот забирает голос – это вопрос ума и вокальной тактики каждой конкретной певицы. Кто начинает часто петь Турандот, через лет пять уходит со сцены. Несколько лет назад ко мне обратился Флорентийский театр, который осуществлял постановку в Пекине, с просьбой спеть Турандот. Планировалось, что сначала будет запись фонограммы к фильму, и под нее мы потом будем петь на площади. Но потом условия изменились – надо было петь живьем. Я согласилась, но запросила миллион долларов. Они начали со мной спорить: $750 000. Но я объясняла, что это не гонорар, а damage – некая болевая компенсация за возможный ущерб. Так мы и не договорились. А первая моя Турандот родится в 2009 г. на сцене Metropolitan без damage.

– А как получается, что на одно предложение вы отвечаете отказом, а другое принимаете мгновенно?

– Как сердце подсказывает, так и поступаю. Я всегда свою карьеру строила по принципу: что хочу, что могу, что мне интересно. Соглашайся я на любое предложение, могла бы гораздо больше петь в Covent Garden, La Scala или Metropolitan. Но я не хочу себя насиловать, идя на поводу у чужих желаний. Я порой ругаюсь с дирекциями театров в пух и прах, говорю “нет” или “не раньше 2017 г.” – через 100 лет после Октябрьского переворота в России. Сегодня я могу позволить себе не выходить на сцену. Я никогда не пою то, что мне не нравится. Я не пою через день. Стараюсь брать паузы, чтобы почувствовать певческий голод. За сезон получается около 60 выступлений.

– Но Россия по-прежнему остается экзотическим пунктом на вашей гастрольной карте?

– К сожалению, пока да. Для того чтобы страна, город стали моими, я должна иметь там не менее полутора десятка выходов в год. Так, в Met у меня за сезон только спектаклей не меньше дюжины. В Японии, Германии, Италии или Англии тоже с десяток. В Москве же я пока имею возможность, точнее, приглашения, появляться лишь в концертном формате. А стихия настоящего оперного певца – это спектакль.

– И режиссер тут не помеха?

– С одной стороны, говорят, что я мечта режиссеров, потому что я могу и бегать, и прыгать во время пения. А с другой стороны – в оперной постановке все нужно понять и прочувствовать. Есть образ, выписанный авторами оперы, и певцы не имеют права менять восьмушки и четверти. Но почему-то режиссеры позволяют себе выворачивать все наизнанку. Они меняют все – время, место действия и характеры персонажей. Без “актуальных” банальностей они просто не могут самовыразиться, а певцы оказываются крайними. Моцарт в джинсах – это просто глупо. Я отстояла честь многих своих героинь. В первую очередь Лизы в “Пиковой даме” на сцене Wiener Staatsoper, из которой хотели сделать похотливую сучку. Но это совсем не означает, что сегодня нельзя ставить оперу интересно и неожиданно, только не надо извращений.

– Вы вывели для себя какую-нибудь формулу успеха?

– Я не блеф. Я подлинный товар, и мне нет нужды раскручиваться. Давать интервью желтой прессе о тайнах своей личной жизни. И никаких специальных выходок на публику я не устраиваю – не крещу свою собачку и не дефилирую по Каннской лестнице в многомиллионных драгоценностях напрокат в окружении бодигардов. У меня нет пресс-секретаря и имиджмейкера. Мне они не нужны. Голос – это основа успеха. Плюс работа, работа и еще раз работа. Но, правда, если Бог тебе дал кирпич, то никакая работа не превратит его в бриллиант. Я настоящая оперная певица. Я работаю всегда только на 100 процентов. Может быть, это и неправильно так самосжигаться на сцене, но я по-другому не могу. Если Мария Гулегина выходит на сцену, она из платья точно выскочит.

– Что важно для современной оперной дивы?

– Петь хорошо. Выглядеть хорошо. Но, конечно, не до такой степени, чтобы секс-символом называли. Когда петь нечем, начинается демонстрация блесток и декольте. Каждую минуту менять платье неприлично. Не шансонетка, а серьезная певица должна, как истинная дама, выходить в одном платье, как в свое время поступали Тебальди или Шварцкопф, и петь целый вечер.

– Но сейчас оперный театр изо всех сил хочет быть внешне привлекательным...

– В прежние времена дирекции театров стремились, чтобы в их спектаклях и сопрано, и тенор, и баритон – все были супер. А сегодня все делается по принципу: кто-нибудь один супер, а все остальные просто без комментариев. Получается упаковка красивая, с красивым бантиком в виде одной звезды, а все остальное – полное г... Ныне оперных театров в мире гораздо больше, чем певцов, способных петь оперу на подобающем уровне. Но театр в любом случае откроет занавес.

– Выходит, ныне публика стала менее взыскательной...

– Публика перестала быть настоящим ценителем искусства. Оперные театры все больше заполняют не меломанами, а туристами, которым важнее люстра и шампанское в буфете. Вкус деградирует. И виной тому звукозаписывающие фирмы, которые предлагают все ненастоящее. Студийная запись сегодня – очень часто обман. Исполнение, склеенное по нотке, – продукт высоких технологий, где на самом деле нужно называть не имя певца, а имя звукорежиссера. В принципе, сегодня оперным певцом называют любого поп-исполнителя. Все соединяют, перемешивают и называют это модным словечком crossover.

– Вы не верите в универсальность таланта?

– Всегда в жизни одно за счет другого. Crossover – ерунда для дебилов. Уйма децибелов, тонны пиротехники и сплошная суета. Это не искусство. Нужно с детства даже поколению pepsi слушать хорошую музыку, а не суррогат. Никогда нельзя опускаться до толпы. Это иллюзия, что, услышав на стадионе неаполитанскую песенку, человек начнет испытывать потребность в опере. Опера всегда была, есть и будет искусством элитарным.

– В последнее время вы все чаще выходите за рамки привычного амплуа драматического сопрано – спели Норму и Травиату...

– ...и хочу записать колоратурные арии Царицы Ночи. А потом будет меццо-сопрановая Марфа в “Хованщине”.

– Зачем вы, Primadonna assoluta, ставите себя в положение дебютантки?

– Я всегда ставлю себе сверхзадачу. “А он, мятежный, просит бури...” – это про меня. Мне постоянно нужно что-то новое.