Жан Лемьер, президент ЕБРР
Жан Лемьер возглавил Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) в 2000 г. В тот момент Россия, в которую банк вложил больше средств, чем в любую другую восточноевропейскую страну, только-только выходила из посткризисного состояния. Наблюдая за успехами, которых добилась российская экономика с тех пор, Жан Лемьер пришел к выводу, что только за счет высоких цен на нефть и газ они не могли быть достигнуты. Своими оценками работы российских властей президент ЕБРР поделился с корреспондентом “Ведомостей”.
– Ваш банк был создан 15 лет назад с целью помочь бывшим социалистическим странам Восточной Европы и бывшего СССР перейти к рыночной экономике. С тех пор каждый год ЕБРР выпускает доклад “О переходных экономиках”, деятельность банка расширяется. Вам не кажется, что переход затянулся? Когда-нибудь он завершится?
– Конечно. Рано или поздно наступит такой день. И потом, нельзя отрицать, что прогресс налицо, особенно если посмотреть на западную часть этого региона. Точно так же можно вспомнить, что было в России 10 лет назад, чтобы понять, что перемены происходят. Россия меняется. Хотя, конечно, я согласен с вами, что еще многое предстоит сделать – и для этого потребуется изрядное количество времени. Успех зависит и от правительства, и от частного сектора. Банк со своей стороны вкладывает деньги в самые разные проекты, которые, на наш взгляд, позволяют ускорить этот прогресс.
– А эти проекты оказались прибыльными для банка?
– Я вам эти цифры не назову. Мы не считаем получение прибыли главным в наших проектах. В 1990-е гг., после кризиса, банк столкнулся с трудностями в России, как и вся российская экономика. Но мы никуда не ушли, потому что мы работаем ради будущего страны. Частный сектор, конечно, должен работать ради прибыли, а наша цель – содействовать развитию российской экономики, помогать ходу реформ. Мы не какой-нибудь придирчивый инвестор, который старательно выбирает то, что ему нравится.
– Одной из последних проведенных в России реформ является административная, однако ее результаты многих разочаровали. А в последнее время число высших чиновников опять стало расти, вместо одного вице-премьера их стало три. Как вы оцениваете ход этой реформы?
– Это вполне нормально, когда время от времени в правительствах происходят изменения. Так случается абсолютно во всех странах. Почему бы и не в России? Я все же хочу отметить, что за последние пять лет в стране произошли разительные перемены. Еще совсем недавно, в 1999–2000 гг., Россия переживала последствия кризиса, страна не могла обслуживать свой долг, добивалась его реструктуризации. А теперь она возродилась.
– Ну конечно, ведь цены на нефть выросли.
– Нет. Дело не только в ценах на нефть. В 2000–2001 гг. цены на нефть и газ не были такими уж высокими. Но мы видели, что власти проводят политику, которая направлена на восстановление международной кредитоспособности России, проведение реформ и привлечение инвестиций. Благодаря этому Россия вступила в новый период высоких темпов роста экономики. Перемены происходят в правильном направлении, хотя остается много проблем. И перемены в правительстве и его структуре, на мой взгляд, как раз и нацелены на решение этих проблем.
– То есть чем больше будет министров и их заместителей, тем быстрее мы достигнем прогресса?
– Я не уверен, что успешность административной реформы можно измерить количеством постов в правительстве. Можно долго обсуждать, сколько должно быть вице-премьеров, но это не тот вопрос, на котором следует фокусироваться. Он не имеет прямого отношения к числу административных барьеров перед бизнесом. Однако я уверен и всегда говорил о том, что административная реформа является ключевой для всех переходных экономик и именно с нее надо начинать. Россия преуспела, разделив функции агентств, служб и министерств, четко очертив их полномочия. Это повышает ответственность и подконтрольность чиновников. Когда реформа только началась, возникла совершенно понятная неопределенность с новым распределением обязанностей. Требуется время, чтобы система достигла состояния устойчивости. Так происходит в любой стране, не только в России.
– Многие российские бизнесмены жаловались, что принятие решений сильно затянулось. Ваш банк столкнулся с подобными трудностями?
– Нет. Мы вообще предпочитаем судить о реформе по ее результатам.
– Сколько надо ждать этого результата? Месяц, два, двадцать?
– Результата надо добиваться как можно скорее. Но по крайней мере требуется несколько месяцев, чтобы система упорядочилась. Реформа продолжается, назначены новые люди, которые продолжат ее проведение. Хотя, конечно, проведение реформ требует, чтобы население относилось к ним с доверием, поэтому какие-то позитивные результаты должны быть видны. Одно из важнейших направлений административной реформы для инвесторов – это улучшение налогового администрирования. Налоговые органы работают сейчас в новой обстановке – стало больше инвестиций, больше деловой активности. Поэтому возникает и больше разногласий. Правительство России взяло на себя обязательство сделать налоговую систему более эффективной и предсказуемой. И инвесторы внимательно следят за развитием событий.
– А какая польза от этого слежения?
– Очень простая. Когда инвесторы сталкиваются с проблемой, они начинают говорить о ней. Например, в рамках Совета по иностранным инвестициям. Если те или иные данные властями обещания не выполняются, инвесторы начинают соответствующим образом реагировать.
– Например, какие обещания?
– Есть две главные проблемы. Во-первых, формулировки текстов налоговых законов. Они сформулированы так, что допускают двойное толкование Это необходимо исправить. Кроме того, некоторые законы были написаны давно, в другой обстановке, и их нужно привести в соответствие с действительностью. Во-вторых, практика налоговых проверок – их количество, время, которое налоговые инспектора могут проводить в компаниях, периоды, которые они могут контролировать. У ЕБРР есть возможность добиваться решения этих проблем через различные рабочие группы.
– Но вы же сами руководили налоговой службой Франции. Вы разве не сочувствуете российской налоговой инспекции, полномочия которой хотят ограничить инвесторы?
– Нет. Налоговая инспекция, конечно, должна обладать правом проводить налоговые проверки, но она должна это делать в строгом соответствии с законом – и делать это качественно, не нанося вред легальному бизнесу, не подвергая его неоправданному давлению. Легко ли так работать налоговым инспекторам? Конечно, нет. Но во всех странах их деятельность очень строго ограничена. То, что происходит в России, вызвано более сложными условиями ведения бизнеса, чем на Западе, и более запутанным законодательством. Налоговой службе приходится к этому приспосабливаться – это сложно. Но если у налоговой службы России не будет никаких ограничений, то очень легко предсказать результат такого положения: инвестиции в страну просто прекратятся. Должны быть четкие правила игры.
– Дело ЮКОСа помогло их установить?
– Мне трудно ответить на этот вопрос.
– Политическая ситуация в России сильно влияет на ваши инвестиционные решения?
– Когда мы инвестируем в Россию, предоставляя кредиты или покупая акции российских компаний, мы работаем на долгосрочную перспективу.
– То есть вам, как долгосрочному инвестору, все равно, что происходит?
– Я не говорю, что нам все равно. Но мы вкладываемся надолго. Мы не ориентируемся на краткосрочные прибыли. В машиностроении, сельском хозяйстве невозможны краткосрочные инвестиции. Конечно, важно, кто находится у власти, кто руководит правительством и кто является президентом, но это не самый главный вопрос для долгосрочных инвесторов. Это, впрочем, не означает, что происходящее в той или иной стране нам полностью безразлично. Те инвесторы, с которыми работает банк, да и мы сами уверены в позитивном будущем России.
– Получается, что инвестиционная политика банка никак не зависит от политической обстановке в стране. Несмотря на достаточно жесткие оценки аналитиков ЕБРР ситуации в Белоруссии и Туркменистане, банк все-таки работает в этих странах.
– У нас там минимальная активность. Мы поддерживаем в Белоруссии и Туркменистане только малый частный бизнес, потому что верим, что это важно для будущего этих стран. Объемы этих проектов несравнимы с тем, что мы делаем в других странах.
– То есть если бы политическая обстановка в этих странах была другой, то ЕБРР работал бы там активнее?
– Да. Если бы там были демократия, прозрачная экономика, то наша активность там была бы намного выше.
– А оценки, которые аналитики ЕБРР дают инвестиционному климату в той или иной стране, как-то влияют на ваши инвестиционные решения?
– Я бы сказал, что это скорее оценки для инвесторов, чтобы им было легче принимать решения. Это оценки и для правительств, с которыми мы ведем диалог. Открыто говорить о тех или иных трудностях – это лучший способ помочь успеху реформ с нашей стороны. Мы говорим о том, что, с нашей точки зрения, следует улучшить.
– В одном из последних отчетов ЕБРР указал на некоторое ухудшение ситуации с ходом приватизации в России. Вам не понравились последние сделки по выкупу госкомпаниями частных активов в нефтяном, банковском и других секторах?
– Что касается нашей оценки России, то я бы в первую очередь говорил о сильных сторонах российской экономики. Улучшилась макроэкономическая ситуация, выросли золотовалютные резервы. С точки зрения структуры экономики улучшилась ситуация в банковском секторе, идет административная реформа, о которой мы уже говорили.
Но в то же время остаются две серьезные проблемы. Во-первых, конкурентоспособность российской экономики. Высоких цен на нефть и газ недостаточно для того, чтобы экономика стабильно росла и в ней создавались новые рабочие места. России необходимо диверсифицировать экономику, а для этого улучшать инвестклимат, устанавливать главенство закона. Я бы не стал связывать недостатки приватизации в России с теми сделками, о которых вы говорите и которые касаются особой сферы – топливно-энергетического сектора. Во всех странах непросто решается вопрос о том, какую роль в этой сфере должно играть государство и какую – частный сектор. С этим вопросом теперь столкнулась и Россия. Во-вторых, России необходимо проводить реформы социального сектора. Население должно чувствовать пользу происходящих перемен.
– Я правильно понимаю, что в российском нефтегазовом секторе, с вашей точки зрения, все в порядке?
– Я говорю о том, что в России, как и во многих других странах до нее, происходит переоценка роли государства в этом секторе. И для этого есть причины – качество приватизации, проводившейся в 1990-х гг., и резкий рост цен на нефть и газ.
– А для усиления роли государства в банковском секторе есть причины?
– Мы видим, что в банковском секторе растет роль частного сектора, особенно это касается региональных банков.
– Вы на акции Внешторгбанка больше не рассчитываете?
– Это вопрос не ко мне, а к российскому правительству, которое владеет этим банком и принимает решения о приватизации. Если правительство предложит нам купить акции Внешторгбанка, мы его рассмотрим. Пока такого предложения мы не получали. Банк заинтересован в совершении операций, которые позволяют развивающимся экономикам становиться более рыночными. Но мы не выступаем их инициаторами – это дело правительств и соответствующих компаний.
– У меня складывается впечатление, что вам в российском банковском секторе все нравится и все у нас очень хорошо.
– Я не говорю, что все хорошо. Я говорю, что мы видим, что происходят перемены. Во-первых, введена система страхования вкладов. Во-вторых, усиливается контроль со стороны Центробанка. В-третьих, растет конкуренция в банковском секторе, причем не только по стоимости финансовых услуг, но и по их количеству. Активизировались иностранные банки. ЕБРР вошел в акционерный капитал целого ряда региональных банков России. Так что те перемены, которые мы наблюдаем, позитивны. Особенно если сравнить с тем, что было, например, три года назад. Хотя многое еще надо сделать, чтобы банки смогли более эффективно финансировать российскую экономику.
– Вы не считаете ошибкой, что ЕБРР привязал ставку своих рублевых облигаций к ставке рублевого межбанковского рынка? В прошлом году она сильно колебалась во время кратковременных кризисов с рублевой ликвидностью, и вам пришлось платить за рубли больше, чем мог бы такой респектабельный заемщик.
– Есть разные механизмы, но мы выбрали именно этот. И я уверен, что это не ошибка. Мы стараемся ввести новый стандарт на российском финансовым рынке, который поможет повысить его прозрачность. Рублевые облигации ЕБРР выпустил не только с целью привлечь рубли, но и чтобы помочь структурировать рынок капитала в России.
– Насколько высока вероятность, что ЕБРР не станет кредитовать проект “Сахалин-2” из экологических соображений? У защитников природы много претензий к этому проекту.
– Мы пока еще не приняли решение и ведем консультации с акционерами “Сахалина-2”. Экология – важный аспект любого проекта, рассматриваемого банком, но далеко не единственный. Стабильные поставки энергоресурсов так же важны для людей, как и чистая окружающая среда. А для России важно, что “Сахалин-2” позволяет развивать деловую активность на Дальнем Востоке. Тем не менее я согласен, что экологические вопросы к этому проекту имеются. ЕБРР недавно завершил их экспертизу. И теперь в течение 120 дней мы должны принять решение о выделении кредита.
– Большой будет кредит?
– Порядка $300–400 млн.