СТРАННЫЕ СБЛИЖЕНИЯ: Дело ученых

Десять лет – срок достаточно большой, особенно в наше время, спрессованное новейшими информационными технологиями. Мало кто сегодня с ходу вспомнит, как и чем мы жили зимой 1996 г. На самом деле время было лихое: часть страны праздновала победу, а часть – приходила в себя после шока, полученного накануне в декабре 1995-го, когда на парламентских выборах оглушительного успеха добилась КПРФ.

В Чечне только что произошел унизительный провал власти, военных и спецслужб: боевики Салмана Радуева скрылись после рейда на Кизляр и Первомайское, убив десятки мирных граждан и военнослужащих. Президент Ельцин, который накануне под объективом телекамер рассказывал и очень выразительно показывал, как 38 снайперов контролируют ситуацию в Первомайском, держат на мушке каждого боевика, был публично опозорен. Начались отставки немногочисленных реформаторов, еще остававшихся во власти.

На фоне всех этих драматических событий мало кто придал особое значение тому, что в начале февраля в Питере по обвинению в шпионаже был арестован капитан 1 ранга в запасе Александр Никитин. Выйдя в отставку, Никитин стал заниматься экологией и подготовил для норвежской неправительственной экологической организации “Белуна” доклад об угрозе загрязнения северных морей атомными отходами российского Военно-морского флота. Питерская ФСБ квалифицировала это как государственную измену, раскрытие государственных тайн и раскрутила грандиозное дело, которое продолжалось почти пять лет.

На самом деле это событие стало знаковым. В нем сразу проявились родовые признаки грядущих тенденций политической жизни, которые сегодня – буквально в последние дни и недели – породили один из главных узлов политической напряженности, причем не только внутри России, но и в ее отношениях с внешним миром.

Правозащитная, природоохранная и просто научно-исследовательская деятельность, особенно на средства иностранных грантодателей, неправительственных организаций и фондов, стала рассматриваться как антигосударственная, антипатриотическая, а в конечном счете – предательская. Лица, занимающиеся такого рода деятельностью, заносились в разряд неблагонадежных. Постепенно любая общественная деятельность, осуществляемая независимо от государства, тоже стала восприниматься властями как минимум с опаской.

Общение с иностранцами – журналистами, учеными, дипломатами – стало чреватым неприятностями, в том числе и по службе. Дело Никитина стало раскручиваться в тот момент, когда питерскую ФСБ возглавлял мало кому известный за пределами Питера генерал Виктор Черкесов – будущий полпред президента в Северной столице и глава Федеральной службы по борьбе с наркотиками.

Тогда же в Питере Черкесова хорошо знали местные правозащитники. В советские времена он не раз вел дела диссидентов, в том числе одно курьезное – последнее в истории СССР уголовное дело по ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), которое было возбуждено в 1988 г. (!), т. е. в самый разгар горбачевской перестройки.

Когда четыре года спустя, в 1992 г., в Москве решили назначить Черкесова начальником над питерскими чекистами, местная либеральная общественность обратилась к мэру Анатолию Собчаку не допустить этого назначения. Мэр ничего сделать не сумел или не захотел. Сыграл ли в этом какую-то роль помощник и будущий заместитель Собчака Владимир Путин, хорошо знакомый с Черкесовым по совместной учебе на юрфаке ЛГУ, сказать трудно. Однако факт остается фактом: Путин никогда не скрывал, что Черкесов – человек его команды. Став директором ФСБ в 1998 г., Путин перевел Черкесова в Москву – к себе заместителем.

В тот момент дело Никитина еще продолжалось. Точку в этом деле Президиум Верховного суда РФ поставил лишь в сентябре 2000 г., утвердив оправдательный приговор, который многократно пыталось оспорить обвинение.

Однако дело Никитина, выигранное усилиями лучших российских адвокатов, оказалось, по сути, единственным, где удалось отстоять невиновность подсудимого. Видимо, в ФСБ это восприняли как тяжелое поражение.

В конце 90-х валом повалили новые “шпионские дела”: Пасько, Моисеева, Сутягина, Сойфера, Щурова, Данилова и многих других. Весьма характерно, что эти процессы раз за разом выигрывала сторона обвинения. Оспаривали, отменяли оправдательные приговоры, дела направляли на новое рассмотрение, меняли состав судов, давили на присяжных, но своего добивались: суровые приговоры следовали один за другим.

Есть разные версии, что привело к всплеску государственной шпиономании. Наивно сводить все к желанию чекистов продемонстрировать свою силу, взять реванш за поражение в деле Никитина или в принципе доказать свою нужность. Думается, здесь немало глубинных факторов, уходящих своими корнями в формировавшееся десятилетиями недоверие спецслужбистов к ученым-интеллектуалам, к научно-технической и творческой интеллигенции. Многое связано и с традиционной для спецслужб антизападной идеологией, нередко граничащей с ксенофобией.

Скорее всего, шпионские дела будут рано или поздно пересмотрены. Их инициаторы уйдут на заслуженный отдых. Как покойный председатель КГБ СССР Семичастный под конец жизни, они будут охотно общаться с прессой, давать откровенные интервью. Ученые, дипломаты, журналисты будут при жизни или посмертно реабилитированы. А благодарные потомки будут удивленно качать головой и вопрошать: как же такое было возможно?