Не в бесах дело
Много лет подряд, приходя в маленький зал театра “Около”, можно было заранее предположить, что примерно там увидишь. Актеры, конечно же, появятся в костюмах разных стилей и эпох, сцена будет оформлена со специфическим сиротским лаконизмом, отсылающим к советскому быту, в какой-то момент возникнет лагерная тема, а еще споют несколько незатейливых песен. В этой неизменности не было ничего плохого – ведь не становятся же кардинально иными люди, которых мы любим, и слава Богу. Но прошлой весной Погребничко поставил “Сцены из деревенской жизни” по чеховскому “Дяде Ване” и так неожиданно и свободно смешал там Россию и Японию, что почудилось: в театре “Около” начинается что-то новое.
Премьера по “Бесам” озаглавлена “Русский дворянин-семинарист и гражданин цивилизованного мира”. Идея инсценировки принадлежит покойному Евгению Шифферсу, автору неосуществленного проекта “Мемориальный театр Достоевского, или Театр мертвого дома”. И хотя в спектакле немало примет фирменного режиссерского стиля Погребничко, кажется, что это уже другой театр.
Раньше был избыток, сочетаемое несочетаемого, теперь – ничего лишнего. Главным приемом становится вычитание: из огромного романа взята одна линия – история “идейного” самоубийства Кириллова, а из этих нескольких сцен тщательно убрана почти вся литературная плоть: быт, психология героев, некоторые обстоятельства произошедшего, да и само многословие авторского стиля. Остается лишь идея Кириллова о том, что человек может избавиться от страха смерти и собственной несвободы, только уподобившись Богу и проявив “высшее своеволие” – покончив с собой. И что жить с двумя мыслями: о том, что Бог необходим – и что Его нет, – невозможно.
Эти мысли спокойно и отстраненно, как на философском диспуте, излагают сотрудники следственной конторы губернского города N. Трое мужчин в черных пальто и две женщины в безразмерных шинелях по очереди примеряют на себя роли участников событий – старшего и младшего Верховенских, Липутина, самого Кириллова.
Они будто бы расследуют происшествие – однако им совершенно не важно, чье убийство взял на себя Кириллов перед смертью и что представляют собою члены описанного в “Бесах” тайного общества.
А вот попытаться вообразить, как чувствует себя человек, на которого, будто огромный камень, давит страх смерти – важно: для этого над сценой подвешен камешек и сотрудники конторы добросовестно под него становятся. И протокол расследования, текст которого проступает на белой стене, они составляют не из показаний, а все больше из пауз и тишины: “полминуты помолчали”, “наступило молчание”. Все и вправду молчат – будто именно в безмолвии идея Кириллова и станет по-настоящему ясной.
Вопрос – зачем нам вообще ее понимать?
Филолог Григорий Амелин в своих лекциях по философии литературы относит Кириллова к типичным юродивым Достоевского (к ним же принадлежит и Сонечка Мармеладова), суть поведения которых – через радикальный, порой кощунственный, непостижимый жест, через жертву совершить очищение истертой истины, заставить вечные мысли, как говорит сам Кириллов, “стать новыми”. Кажется, именно об этом и рассказывает спектакль. Не случайно так или иначе примериться, присмотреться к идеям самоубийцы в нем должен каждый – в том числе и сам постановщик. Самая эффектная сцена спектакля – когда слова Петра Верховенского и Кириллова произносят два немолодых дворника в ушанках. Их играют Погребничко и его товарищ, актер и режиссер Алексей Левинский, и именно в этих устах текст романа начинает звучать почти как личный разговор.
А потом нам покажут, как застрелился Кириллов и как в последнюю минуту твердил он свое леденящее “сейчас-сейчас-сейчас”. А дальше, как это обычно бывает в “Около”, начнут петь и танцевать и девушка-служащая с азартом и увлечением прочтет хрестоматийные пушкинские стихи. И так ей понравится это делать, и так не захочет она уходить со сцены, что вдруг поймешь: то самое обновление, ради которого безумцы вроде Кириллова и стреляют себе в висок, касается всего – в том числе и самых затрепанных строк. И что ощутить сияющую прелесть жизни просто – достаточно произнести: “Мороз и солнце, день чудесный”.