СОБСТВЕННОСТЬ: Суровые будни национализации

В таких условиях предприятия, по сути, контролируют менеджеры и чиновники, им покровительствующие. Что это означает? Помимо неэффективности, непрозрачности и коррупции это означает еще и угрозу перманентного передела собственности. Мы еще не дошли до этого, поскольку российская “национализация” находится пока лишь в самом начале пути. Однако соблазн противоборствующих во власти кланов переделить в свою пользу всю структуру подковерного хозяйства столь велик, что такая ситуация нам еще предстоит. Ведь еще год назад, смею напомнить, рынки всерьез обсуждали идею объединения “Газпрома” и “Роснефти”. Тот план представлялся чуть ли не осуществленным – ведь о нем публично объявили президент и премьер. Однако идея эта, не прожив и года, разбилась о противостояние лоббистов внутри власти. То же произошло и с идеей консолидации дочерних компаний “Роснефти”. Решат чиновники объединить “АвтоВАЗ”, “Камаз” и ГАЗ? Купит “Роснефть” “Сургутнефтегаз” или нет? Неужели кому-то эта ведьмина кухня кажется чем-то похожим на устойчивую структуру собственности?

Президент Центра стратегических разработок Михаил Дмитриев опубликовал статью под леденящим душу названием “В защиту национализации” (газета “Коммерсантъ” от 30 января 2006 г.). Нет, один из видных экономистов либерального крыла и архитекторов российских экономических реформ не торопится одобрять происходящие в России процессы деприватизации крупной собственности. Автор высказывает сомнения по поводу эффективности этих процессов. Но он тем не менее призывает рассматривать происходящее как объективную реальность, к тому же поддержанную общественным мнением (воспринимающим результаты приватизации 1990-х негативно), и говорит о возможном повороте этих процессов в позитивное русло – например, через реприватизацию и создание “распределенной структуры корпоративной собственности, в которой усилится роль мелких акционеров”. “Появление в стране публичных корпораций с распределенной структурой собственности и активным присутствием институциональных инвесторов в стиле “народного капитализма”, – пишет Дмитриев, – может способствовать более позитивному восприятию бизнеса населением”.

Первый из выводов, напрашивающихся после прочтения статьи: новый передел собственности в пользу государства способен решить проблему “нелегитимности” приватизации 1990-х и наконец-то создать в России настоящую, легитимную структуру собственности. Второй вывод: новая форма реприватизации, изобретенная властями, улучшит имидж бизнеса в глазах населения.

Что делать с “нелегитимностью”?

Тезис о “нелегитимности” приватизации 1990- х подкреплен в основном данными некоторых опросов общественного мнения. В России за всю историю приватизации не случалось ни массовых выступлений протеста против ее результатов, ни массовых судебных исков, оспаривающих ее итоги (а некоторые из поданных исков обернулись громкими проигрышами в судах).

У населения демократических стран есть проверенный способ выразить свое отношение к приватизации: голосовать на выборах за “национализаторов”. Так, например, недавно сделали боливийцы, выбрав президентом популиста Эво Моралеса, обещавшего национализацию. В России политические силы, поддерживающие национализацию собственности, не набирали большинства ни на парламентских, ни на президентских выборах. В программных документах и высказываниях Путина и “Единой России” о национализации – ни слова. Более того, президент Путин, пользующийся поддержкой большинства россиян, не раз открыто высказывал свое негативное отношение к национализации госсобственности (хотя у этого политика слова постоянно расходятся с делом, но это уже совсем другой вопрос).

Конечно, россиянам свойственно традиционное ворчание, поскольку собственность досталась не им. Однако надо прямо признать, что граждане не были особенно активными в отстаивании своих прав на возврат собственности государству. Поэтому ворчание – одно, а легитимность все же другое.

Более того, согласно декабрьским опросам “Левада-центра”, примерно 70% россиян твердо убеждены, что крупные экономические активы должны всегда принадлежать государству. Это уже не сомнение в честности приватизации 1990-х, это, как говорится, позиция. Которая означает: люди не столько за “честную приватизацию”, сколько против нее вообще. В такой ситуации предлагаемая Михаилом Дмитриевым концепция “второго шанса” для приватизации рушится как карточный домик.

Вообще, если пытаться базировать реальные решения в области экономической политики на данных опросов общественного мнения, то можно зайти довольно далеко. Например, можно спрашивать у населения, нужен ли России крепкий или слабый рубль и каким должен быть размер базовой части пенсии (выраженный в конкретных рублях). Представляете себе, где мы окажемся, если будем серьезно реагировать на такого рода опросы?

Ну а проблему “нелегитимности”, если она существует, можно решить не только при помощи национализации – это как раз крайний и самый худший способ. Гораздо более приемлемым является введение спецналога на собственность, который позволил бы государству вернуть справедливую стоимость за проданные активы, но не привел бы к очередной структурной перестройке крупной промышленности, которая ей только вредит.

Поэтому исходные посылки для многих выводов Дмитриева, основанные, с одной стороны, на признании “нелегитимности” приватизации по данным соцопросов, а с другой – на том, что “правильная” реприватизация сделает собственность более легитимной, неверны.

Неустойчивые корпорации

Однако еще интереснее то, что происходит с переделом собственности сегодня. Если кто-то и может полагать, что в результате этого передела можно создать твердую, легитимную в глазах общества структуру собственности, то такое мнение нельзя не признать совершенно удивительным.

Во-первых, активы не становятся прямой публичной собственностью, они оседают в разного рода “дочках” и “внучках” ФГУПов, голландских офшорах. Государство здесь не является полноценным собственником. Даже если представить себе гипотетическую смену политического режима, то окажется, что добраться до этих активов представителям новой публичной власти будет весьма непросто. Российская “национализация” в этом смысле уникальна.

Во-вторых, еще один фактор: структура крупного бизнеса, складывающаяся под воздействием происходящего сегодня передела, характеризуется крайними диспропорциями. Если формирование структуры промышленных корпораций в 1990-е и период последующих слияний и поглощений было основано хоть на какой-то экономической логике, то сегодня оно осуществляется по принципу “я его слепила из того, что было”.

История с “Юганскнефтегазом”, например, привела к появлению в России двух нефтяных компаний, одна из которых испытывает резкий дефицит нефтеперерабатывающих мощностей (примерно в 70 млн т в год), а вторая, напротив, обладает их значительным избытком. “Газпром”, объявивший нефтяное направление стратегическим, купив “Сибнефть”, стал владельцем самой маленькой вертикально-интегрированной нефтяной компании в России по запасам нефти, да еще и с падающей нефтедобычей. Что ждет такие корпорации в будущем? Ясное дело – дальнейшие масштабные структурные трансформации.

Приводить структуру наспех слепленных госкорпораций в соответствие с элементарным здравым смыслом придется еще долго, и создание на их базе “эффективного реального сектора, в котором крупные частные компании одновременно являются легитимными в глазах общества и конкурентными в глобальной экономике”, о чем ведет речь Михаил Дмитриев, будет крайне нелегким делом.

“Народный” капитализм?

Ну и, наконец, о “распределенной структуре корпоративной собственности”. Продажа небольших пакетов акций компаний мелким инвесторам – добросовестным приобретателям (лучше всего населению) является классическим способом “легитимизации” прав собственности, которые по каким-то причинам могут быть оспорены. Совершенно очевидно, что некоторые из последних идей (в частности, IPO “Роснефти”) направлены именно на это и попытка оправдать такой механизм высокими экономическими соображениями не более чем игра на руку бенефициарам такого рода действий.

Кто же будет бенефициаром? Уж конечно, не то самое население, которое недовольно итогами прежней приватизации и которое якобы можно посредством “народной реприватизации” убедить доверять бизнесу больше. Продажа акций госкомпаний таким способом приведет к двум типам последствий: появлению большого числа “мертвых душ” – пассивных граждан, которые не будут реально участвовать в управлении компаниями, по сути способствуя превращению менеджмента в полновластных хозяев, – и созданию условий для быстрой скупки акций у населения определенными силами (скорее всего, тем же менеджментом) по той же схеме, как это было в случае с ваучерами и акциями, массово проданными в начале 1990-х трудовым коллективам.

Экономически несамостоятельное население, не готовое к полноценному управлению такого рода собственностью, получит не более чем надежду на все те же пресловутые две “Волги”. В выигрыше окажется менеджмент госкорпораций, шансы которого по дешевке скупить акции своих компаний у слабых и доверчивых граждан будут крайне высоки. В итоге получим вторую серию олигархов, теперь уже не “семейно”, а формально аффилированных с чиновничеством.

Вопрос не в том, как “правильно” провести приватизацию, чтобы создать у общества доверие к бизнесу. Вопрос в том, чтобы превратить граждан из экономически пассивных в активных, вытащить их из социалистической спячки. Согласно, опять же, декабрьским опросам “Левада-центра”, 53% россиян убеждены, что “государство должно обеспечивать нормальный уровень благосостояния своим гражданам”, и лишь 3% полагают, что “люди должны сами заботиться о себе и обеспечивать себе нормальную жизнь без вмешательства государства”.

В современном мире нация, настроенная подобным образом, обречена на проигрыш, прозябание и третьесортный статус. Вот это и есть главная проблема. Борьба с такими настроениями, разъяснение обществу опасностей социальной пассивности и патернализма – вот важнейшее на сегодня занятие, которому стоит посвятить себя просвещенной части общества. А вовсе не попыткам найти здоровое зерно в переделе собственности, творимом российскими властями.