Кристоф де Маржери, президент Total Exploration and Production
Французская нефтегазовая компания Total – одна из трех счастливчиков, кто успел подписать с Россией соглашение о разделе продукции (СРП) в начале 1990-х гг. С тех пор российское правительство неоднократно пересматривало свои взгляды на то, как должна развиваться нефтяная отрасль страны, и проекты СРП были признаны не самым выгодным вариантом такого развития. Международное судебное разбирательство России с Total по поводу соблюдения условий СРП на Харьягинском нефтяном месторождении, казалось, стало еще одним свидетельством того, что режим СРП был ошибкой. Тем не менее президент Total Exploration and Production Кристоф де Маржери по-прежнему считает СРП наиболее удобной формой инвестиций для иностранных компаний, а суд с Россией называет результатом личного конфликта и искренне сожалеет о нем. В будущее де Маржери смотрит с завидным оптимизмом. В интервью “Ведомостям” он заявил, что цены на нефть падать не собираются, и рассказал о том, как Total будет сотрудничать с “Газпромом”.
– Total вошла в шорт-лист претендентов на разработку Штокмановского месторождения. Что вас привлекает в этом проекте, какую долю вы рассчитываете получить и сколько готовы инвестировать?
– Если бы “Газпром” спросил нас о той доле в Штокмановском проекте, которую мы хотим получить, то полагаю, что она может составить до 20%. Если в проект войдут два иностранных участника, мы можем претендовать и на 25%, но в реальности 20% – наиболее вероятная доля. Но самый главный вопрос касается не нашей доли, а стоимости проекта в целом. После того как оценка будет произведена, размер долей можно будет определить с помощью простых арифметических действий. Это очень чувствительный вопрос, так как международные нефтяные компании хотят обосновать свое участие в проекте, предлагая большие средства. У нас другой подход. Мы всегда стремимся предоставить наилучшее соотношение цены и качества, подразумевая под качеством пожелания заказчика.
– Вы рассматриваете “Газпром” в качестве заказчика?
– “Газпром”, разумеется, прежде всего партнер. Но в определенном смысле он также и заказчик высоких технологий. Задача иностранного партнера – привнести новейшие технологии. Речь идет о самых последних достижениях. Ведь нельзя забывать о специфике работы в Баренцевом море на расстоянии более 500 км от берега. Это настоящий вызов, но нет ничего невозможного.
– Нет ничего невозможного, если есть достаточное количество денег.
– Такой проект, как Штокмановский, сложно оценить, поскольку нет возможности для проведения рыночных сравнений. Это касается работы на шельфе, в отношении завода по сжижению природного газа оценку сделать проще. Этому проекту свойственны те же проблемы, что и другим, – высокие цены на материалы и оборудование. Проект не оценен с технической и технологической точки зрения, и официально не опубликовано никаких цифр. Тем не менее на сегодняшний день, по нашим оценкам, этот проект на его первой фазе можно оценить в $13 млрд. Это неофициальная цифра, и я не удивлюсь, если стоимость окажется выше. Хотя бы потому, что цены на услуги подрядчиков продолжают расти.
– Что в себя включает первая фаза?
– Создание двух очередей сжижения газа производительностью 7,5 млн т каждая, в сумме 15 млн т в год, что соответствует 22 млрд куб. м в год. Чтобы придать более оптимистичный оттенок моим словам о стоимости проекта, замечу, что вторая фаза реализации проекта потребует, видимо, меньше средств, чем первая, потому что будет использовать часть инфраструктуры, которая будет создана на первой фазе. Именно поэтому мы хотим присутствовать в проекте на различных фазах его реализации, для того чтобы воспользоваться синергетическим эффектом.
– Есть ли у вас конкретные предложения о других проектах с “Газпромом”?
– Вопрос конфиденциальный, но Total хочет проявить себя более активно в операционной деятельности “Газпрома”. Пока могу лишь намекнуть. У Total есть большой опыт в работе с высокосернистыми газами. Мы накопили огромный опыт у себя во Франции и сейчас готовимся к пуску очень крупного опытного участка, где будем испытывать наши методики по улавливанию и отделению углекислого газа. Глава “Газпрома” [Алексей Миллер] очень заинтересовался этой работой, которая, в частности, касается и защиты окружающей среды. Я не буду перечислять названия проектов, но если вы знакомы с активами “Газпрома”, то сами легко вычислите эти месторождения. Кроме того, после покупки “Сибнефти” у нас есть предложения по нефтяным проектам “Газпрома”. Ну и, конечно, сбыт и реализация сжиженного природного газа. Мы также обсуждаем сотрудничество за рубежом. У нас уже есть совместный проект в Иране, но возможно сотрудничество и в других странах. Когда все эти проекты реализуются, наш вице-президент по России, наверное, успеет поседеть, а я совсем облысею. (Смеется.)
– Но, помимо “Газпрома”, в России есть и независимые производители газа.
– Разве они еще остались?!
– Конечно. В прошлом году как раз Total объявила о намерении купить долю в “Новатэке”. Почему выбор пал именно на эту компанию?
– “Новатэк” естественным образом вписался в нашу стратегию, выбор компании не был случайным. У нас и на заправках Total написано: “Вы к нам вернетесь не случайно”. Наша компания первой решила обратиться к газовым активам России, несмотря на то что основу нашей работы всегда составляла нефть. Начало этому положил Штокмановский проект еще много лет назад, когда Total и “Газпром” изучали Штокман в рамках совместной исследовательской группы. В то время Россия и сам “Газпром” решили, что проект пока не является приоритетным. И тогда я обратился к своим сотрудникам и попросил найти другие объекты в России, на базе которых могла бы быть развита совместная деятельность с российскими компаниями. Мы никогда не стремились захватывать активы. Прежде всего мы хотели создать партнерство, внеся свой вклад технологиями, управленческими методиками и финансированием. Довольно быстро мы нашли “Новатэк”. У компании были значительные активы, некоторые из них вообще не разрабатывались, а другие были на начальном этапе разработки. Мы приступили к исследованию различных возможных форм сотрудничества, включая совместное предприятие. В конечном счете покупка блокпакета оказалась оптимальным вариантам, потому что таким образом мы бы оптимизировали стоимость самой компании. Не наша вина, что мы обнаружили небольшой бриллиант, который не заметили другие.
– Но этот бриллиант вам не достался.
– Мы ни о чем не жалеем. Мы сделали правильный выбор. Теперь эта история в прошлом и комментарии излишни.
– Total стала первым иностранным инвестором, подавшим иск против России в международный суд из-за конфликта вокруг Харьягинского месторождения. Почему вы пошли на этот шаг?
– Total всегда была против разрешения спорных моментов с помощью арбитража и вообще в судебном порядке. Мы прибегаем к таким средствам, только если окончательно зашли в тупик. Я бы не хотел глубоко вдаваться в прошлое, а предлагаю обсуждать то, что происходит сейчас.
Наш иск был направлен не против Российской Федерации, а против конкретного губернатора [Ненецкого автономного округа]. Лишь по юридическим причинам этот иск распространился формально и на государство. Наше желание заключалось вовсе не в этом, и я сожалею, что так получилось.
В итоге мы начали честные и прямые переговоры. Только открытые позиции сторон могут привести к успеху. В судебном порядке нельзя урегулировать никакие проблемы. Однако хочу отметить еще раз, что проблема была связана с личностью одного губернатора [Владимира Бутова]. Кроме того, разногласия пришлись на период бурного обсуждения проблематики СРП в целом. Мы невольно оказались в центре дискуссий, охватывающих гораздо более широкий спектр вопросов, чем просто Харьягинское месторождение.
– Если у вас так удачно все сложилось, может, вы назовете сумму, на которой вы сошлись?
– Мы согласились с тем, чтобы не учитывать ряд произведенных затрат. Но согласились не из-за политического давления, а в результате спокойного профессионального обсуждения между нефтяниками. Действительно, какие-то затраты могут быть квалифицированы как возмещаемые, а другие – как невозмещаемые. У Total больше 80 соглашений на условиях раздела продукции по всему миру, и такого рода обсуждения ведутся по каждому из них. При этом в прессе никакого шума не возникает.
– Сейчас в российской нефтяной отрасли все большую роль начинает играть государство. На стратегические, наиболее крупные месторождения нефти теперь могут претендовать только компании, контрольный пакет акций которых принадлежит российским акционерам. В чем, на ваш взгляд, причина такого усиления?
– Есть такое выражение – “Не пытайся быть святее Папы Римского”. Прежде всего государству следует установить ясные и прозрачные правила. На сегодняшний день [в России] этого нет. Поэтому, возможно немного провоцируя, я говорю о том, что любое изменение может быть к лучшему. Сейчас проводятся конкурсы, о которых нам становится известно слишком поздно, чтобы предпринять соответствующие действия. Ведь для подготовки хороших предложений нужно время.
Я говорил министру промышленности и энергетики [России Виктору Христенко], что если у государства возникает идея проведения конкурса, то мы хотели бы претендовать на тот или иной участок недр в рамках консорциума с российскими компаниями. В других странах у нас не возникает трудностей в таком сотрудничестве. Но важно, чтобы российская компания, которая будет иметь мажоритарную долю, обладала достаточными финансовыми возможностями, чтобы эту долю оплачивать. Это работа для профессионалов, а не для любителей. Я не имею в виду крупнейшие нефтяные международные компании. Мы прекрасно понимаем, что необходимо привлекать российские внутренние ресурсы и таким образом содействовать развитию российских компаний. Но я хочу подчеркнуть, что правила должны быть одинаковыми для всех.
– Total работает во многих странах, где государство доминирует на энергетическом рынке своей страны, например в Венесуэле.
– Это хороший пример.
– Имея такой богатый опыт, как бы вы оценили эффективность подобного доминирования государства? Многие в России боятся, что усиление роли государства помешает притоку иностранных инвестиций.
– Это не проблема законодательства, это проблема воли. СРП – это контракт, определяющий роль государства как главную. Все затраты, технологические схемы, технические решения утверждаются государством. То есть контроль государства присутствует с самого начала работы, и он является неотъемлемой и естественной составляющей СРП. Все остальное – политика.
В ее основе должен лежать принцип присутствия государства, особенно в такой чувствительной и важной сфере. Но любое тяжеловесное вмешательство или стремление к национализации расходится с интересами страны. Согласно СРП инвесторам, которые вкладывают средства, отходит небольшая часть прибыльной продукции; главным же заинтересованным лицом, получающим доход, остается государство. Никогда нельзя добиться большого успеха, ограничиваясь собственными возможностями. Политика Total всегда направлена на создание совместных проектов и совместное сотрудничество. Конечно, мы предпочитаем вкладывать средства в разработку нефтегазовых ресурсов, а не в строительство дорог. Но, разрабатывая месторождения, мы платим налоги, а государство может использовать эти средства на строительство дорог. Но тут я уже пытаюсь вмешаться в то, что меня не касается, – в политику.
– Есть ли шанс, что нефть начнет дешеветь? Как вы оцениваете роль ОПЕК в регулировании цен?
– Цены останутся на высоком уровне. С помощью ОПЕК или без, но шансов, что цена резко упадет, мало. Я думаю, что сейчас ОПЕК не имеет возможности контролировать цены, но играет важную роль в качестве владельца наибольших запасов углеводородных ресурсов. Было бы ошибочно недооценивать или игнорировать эту организацию. Более того, было бы ошибочно не замечать или игнорировать интересы стран – членов ОПЕК и их населения. Люди очень часто хотят невыполнимого, говорят, что нужно наказать Иран и одновременно снизить цены на нефть. Так не бывает.