“Технические амбиции уничтожают чувства”

Сегодня в Светлановском зале Дома музыки прозвучит “Военный реквием” Бриттена. Вокальные партии исполнят сопрано из Мариинского театра Татьяна Павловская, американский тенор Джон Эйлер и немецкий баритон Кристиан Герхаер. За дирижерский пульт Национального филармонического оркестра России, неустанно импортирующего лучшие дирижерские силы мира, на сей раз встанет выдающийся американский дирижер Джеймс Конлон. Перед московским концертом он ответил на вопросы “Ведомостей”.

– Какие выступления для вас наиболее важны в этом году?

– Для меня не существует проходных выступлений. Я каждый раз дирижирую так, будто последний раз вышел к оркестру. Бывают, конечно, и такие дни, когда я ничего не стою, но я работаю 24 часа в сутки, чтобы мои музыканты росли вместе со мной. А что касается конкретных вещей, то очень важна лично для меня работа, которую я начал в прошлом году и продолжу в нынешнем: я представляю на фестивале в Чикаго музыку композиторов, погибших во Вторую мировую войну от рук нацистов. В этот раз мы вспомним чешского композитора Павла Хааса. Он приезжал в Россию в 30-е гг., а потом погиб в фашистском концлагере. И, естественно, в юбилейный год Моцарта и Шостаковича я буду исполнять их музыку. Надеюсь, что к концу года уже будет готов фильм по опере Моцарта “Волшебная флейта”. Кстати, Царицу ночи там замечательно поет русская певица Люба Петрова. Я впервые услышал ее, когда на сцене Metropolitan Opera она пела в “Бале-маскараде”, которым я дирижировал. Она мне очень понравилась, и я сразу понял, что именно ее хочу видеть и слышать в этой роли. Но она долго отказывалась, говорила, что ей не нравится эта затея, а я ее уговорил, так как был уверен, что у нее все отлично получится. Саундтрек мы уже записали в прошлом сентябре, а сейчас в окрестностях Лондона проходят съемки, которыми командует Кеннет Брана – известный ирландский актер и режиссер. Когда он предложил мне работать с ним над “Флейтой”, я был очень счастлив. У него есть прекрасные, совершенно неожиданные идеи, которые трудно себе представить по отношению к опере Моцарта, но меня они убедили. И, мне кажется, это тот редкий случай, когда можно рассчитывать на впечатляющий результат.

– Почему дирижеру и режиссеру становится все труднее находить общий язык?

– Проблема заключается в том, что ныне очень многие люди, которые ставят оперу, не любят и не уважают музыку. Они просто пытаются сделать крутую карьеру и используют для этого оперу. А я ненавижу в людях карьеризм. Карьера и искусство – несовместимые понятия. Я музыкант, я люблю оперу, и я должен защищать оперу как великий музыкальный театр. Я хорошо воспринимаю все нововведения и современные идеи, но только в том случае, когда они не губят сущность оперы. Нельзя забывать, что великие композиторы были и великими драматургами. Вообще мне кажется, что сегодня понятие “интерпретатор” приобрело чрезмерное значение. В этом есть что-то вульгарное и даже ошибочное. Думаю, что задача интерпретатора полностью подавить свое собственное “я”. Парадокс как раз и заключается в том, что чем сильнее вы отступаете от своего “я” в исполнении, тем ближе подходите к реальному обретению своего “я” в том или ином произведении. Хотя, я знаю, это полностью противоречит тому, чему нас старательно учили в консерваториях.

– Как вы относитесь к тому, что в вас видят преемника Джеймса Левайна на посту художественного руководителя Metropolitan Opera?

– Эти разговоры ведутся уже почти 20 лет. Я стал преемником Джеймса Левайна на музыкальных фестивалях в Чикаго и Цинциннати. И если когда-нибудь маэстро Левайн решит, что он уже больше не хочет работать в Met, я сочту огромной честью, если он предложит театру мою кандидатуру в качестве своего преемника. Но я думаю, что это будет очень-очень не скоро. Возможно, к тому моменту я буду уже стар для этого поста.

– Осенью вы возглавите Лос-Анджелесскую оперу. Что будет для вас главным в этой работе?

– Сегодня Лос-Анджелесская опера наиболее бурно развивающийся оперный театр Америки, потому что он открыт новым идеям. Это театр, где должна быть итальянская, немецкая, русская, французская музыка от XVII до XXI в. И у меня есть несколько проектов, которые я хотел бы реализовать в Лос-Анджелесе. Как дирижер я хочу найти пути достижения высоких музыкальных стандартов.

– А как вы будете делить дирижерский пульт с Пласидо Доминго, который в последнее время все чаще предпочитает дирижирование пению?

– Я не буду делить с ним дирижерский пульт. Он – мой босс. Он – генеральный директор, а я музыкальный руководитель. Он меня пригласил, просто умолял приехать в Калифорнию, и я надеюсь, он будет доволен тем, что я смогу сделать.

– А дирекции Национального филармонического оркестра России не хватило пылкости или аргументов в воплощении своего желания видеть вас главным приглашенным дирижером этого коллектива?

– Моя основная проблема – ужасный дефицит времени, и я не хочу брать на себя обязанности, которые потом не смогу выполнить. Но я с удовольствием работаю с этим оркестром. Мне очень нравится бывать в Москве и работать с русскими по всему миру.

– Границы и расстояния имеют все меньше значения в современном мире...

– Да. И, с одной стороны, это очень здорово, так как если человек лишен возможности видеть мир, то у него развивается провинциальный рефлекс: место, где он живет, кажется ему всей вселенной. Но, с другой стороны, мне все же не хотелось бы жить в унифицированном культурном пространстве. Я наслаждаюсь культурными различиями народов. Считаю, что именно в этих различиях есть красота. Даже когда люди говорят на чужом языке с акцентом, это может быть очень красиво. Для меня очень важно, чтобы Моцарт звучал как Моцарт, Дебюсси как Дебюсси, а Верди как Верди. Для меня каждый из композиторов имеет определенный национальный характер.

– На ваш взгляд, глобализация губительна для искусства?

– Сейчас рано об этом говорить. Мы узнаем об этом лет через 50. Но мы явно движемся по пути утраты всякой индивидуальности. Молодое поколение больше восхищается новыми ноутбуками и мобильниками, нежели произведениями искусства. Технические амбиции уничтожают чувства. В мире, где люди общаются по электронной почте, легко забыть о душе. Для культуры, на мой взгляд, в этом процессе есть определенная трагедия – такая же, как когда очередное животное переселяется из леса на страницы Красной книги.