Роман с камнями-самоцветами
Зазывная рекламная аннотация, размещенная согласно нынешним книгоиздательским нормам на оборотной стороне переплета романа, может, вероятно, напугать поклонников серьезной, “большой” литературы. Несколько строк вместили в себя целый набор красноречивых и разнообразных сюжетных пластов: тут тебе и “полюбившие друг друга” двое, и “респектабельный профессор”, тайно уходящий “в опасное путешествие”, и апелляция к “миру горных духов, описанных Бажовым”. И – как венец всему – “серьезные беспорядки”, разгорающиеся волей безудержной авторской фантазии в преддверии столетней годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и заранее метящие текст клеймом вошедшего в новую моду дискурса антиутопии.
С чего бы это Славниковой, проходящей в синодальных списках текущего литпроцесса то ли по классу изощренных стилистов-бытописателей, то ли по разряду столь востребованной обществом “женской прозы” (естественно, ее верхних эшелонов), пускаться во все тяжкие недвусмысленного, казалось бы, трэша? Неужели мы приобрели в симпатичном лице писательницы фигуру еще одного бывшего букеровского номинанта (за книгу “Стрекоза, увеличенная до размеров собаки”), затеявшего отчаянный роман с масскультом на исходе десятилетнего служения высоким литературным богам?
Чтобы эти тревожные ожидания в момент рассеялись, достаточно просто открыть “2017” на первой странице и погрузиться в первоклассное авторское письмо. Цепляющее на сей раз не только аппетитными гроздьями “набоковских” метафор, но и по-настоящему дразнящей воображение залихватской фабулой.
Дело в том, что за роман о “хитниках” (представителях традиционного для Урала стрингерского промысла самоцветов) и очередных реинкарнациях Хозяйки Медной Горы Славникова взялась еще в середине 1990-х, когда была скромным свердловским инженером и начинающим автором. И потому в “2017” остались все отличительные особенности модного 10 лет назад постмодернизма, успевшего с тех пор сильно потерять в актуальности. Но, судя по книге Ольги Славниковой, отнюдь не исчерпавшего всех своих возможностей, подземных залежей смыслов и приемов.
Могучие призраки Кафки, Джойса и Пруста – этого культового для позднесоветской интеллигенции триумвирата – путешествуют по страницам романа, придавая ему завораживающую мерцающую философичность и заражая читающего восхитительно болезненным интересом к детали, подробности описания, огранке фразы.
Перефразируя название самого известного романа Славниковой, перед нами почти юношеский, стремящийся рассказать обо всем сразу “стрекозиный” текст. Но вовремя замороженный, упрятанный в надежном горном тайнике и теперь явившийся во всем великолепии нерастраченной первопроходческой энергии. И при этом чудесным образом увеличившийся до размеров большой и мудрой собаки. Все понимающей, сполна познавшей окружающую действительность и даже сумевшей сообщить о ней что-то важное, впервые озвученное. Пусть и с помощью “чужого”, исхоженного и исследованного вдоль и поперек языка.