РЫНКИ: Уже можно бояться


Некоторым происходящее сейчас на рынке напоминает сдувание интернет-пузыря шестилетней давности. А некоторым – тем, кто застал и более давние времена, – на ум приходит конец 1980-х гг.

Давайте надеяться, что эти параллели неточны. За один октябрьский день 1987 г. индекс Dow Jones упал на 500 пунктов, что эквивалентно 2500 нынешним пунктам. Любого, кто осмелится предсказывать такое сейчас, сразу увезут в белом фургоне. Но эхо гуляет по рынку. Как и сейчас, в те годы игроки рынка порой беспокоились, что рынок слишком быстро и слишком сильно растет. В августе 1987 г. Dow Jones достиг пика.

Итак, почему же в октябре случился коллапс? Похоже, правильный ответ: “Потому что он должен был случиться”. Профессор экономики Йельского университета Роберт Шиллер сразу же после краха задал этот вопрос множеству американских инвесторов. Наиболее распространенной была версия о переоцененности рынка.

Это кажется констатацией очевидного. Но Шиллер также спросил инвесторов, считают ли они, что в основе кризиса лежали специфические причины вроде роста процентных ставок или уровня прибылей или же виной всему психология инвесторов. Две трети респондентов выбрали последний пункт.

Почему же они продолжали покупать? Это самый простой вопрос. Мы имеем дело с “теорией большего дурака” (Greater Fool Theory).

Она гласит: если даже вы совершенно точно знаете, что актив переоценен – скажем, медь или акции не внушающей доверия компании, все равно покупайте его. Почему? Потому что этот актив идет вверх. Через некоторое время вы найдете “большего дурака”, который избавит вас от груза. И так до тех пор, пока музыка не смолкнет и “большим дураком” не окажетесь лично вы.

Вот еще одна возможная параллель. В октябре 1987 г. одной из проблем стало недавнее внедрение программы рыночных торгов, позволяющей автоматически продавать акции при достижении определенных условий. Никто и не предполагал, что во время краха компьютеры начнут соревноваться друг с другом в продаже акций, сбивая цену, пока кто-нибудь их не выключит.

Сегодня подобные программы кажутся до смешного примитивными. Но вместо них мы имеем бессчетное количество производных бумаг – кредитных деривативов и деривативов на акции. Это до головной боли сложная штука, у людей, которые ими занимаются, докторские степени по физике. Никто не может точно предсказать, что случится, если все это взлетит на воздух, да я и сам не горю желанием это знать.

Слегка тревожит и то, что в 1987 г. крах на Уолл-стрит был в какой-то степени сюрпризом. Все знали, что американский рынок несколько переоценен, но японский рынок был переоценен гораздо сильнее. Взоры игроков, как выяснилось, были обращены не в том направлении.

Еще удивительнее то, что Токийская биржа проигнорировала падение Dow Jones и росла еще два года. К концу 1989 г. она выросла еще на 50%. И тогда-то случился настоящий крах. Падение Dow Jones, как выяснилось, было лишь краткосрочным провалом посреди долгого “бычьего” рынка, царившего в США до 2000 г. А вот японский индекс Nikkei и сейчас еще не достиг и половины своего предкризисного значения 1989 г.

Идем ли мы опять к долгосрочному падению? В XIX в. барон Ротшильд ответил на подобный вопрос: “Если бы я знал ответ на этот вопрос, леди, я был бы богатым человеком”. Я сомневаюсь, что перспективы так уж ужасны. Но все-таки боюсь повторения истории.

Дело даже не в том, что акции явно переоценены, во всяком случае на развитых рынках. Скорее в том, что сильно подорожало все – от нефти до живописи.

Поразительно, что даже на рынке ценных бумаг ничто больше не кажется слишком дешевым. Этим нынешняя ситуация отличается от времени интернет-пузыря: тогда было много традиционных компаний, которые были недооценены. И они выросли, как только попадали интернет-выскочки.

Что до золота, то я не буду рассуждать, справедлива ли цена в $700 за унцию. Я просто напомню молодому поколению, что, прежде чем достичь пика в $500 к 1987 г., цена на этот металл за два года выросла на $300.

Также у меня нет твердой уверенности в том, что процентные ставки и доходность облигаций слишком низки. Но мне не очень нравится, что некоторые выпуски британских казначейских обязательств достигли таких невероятно низких доходностей. И я вижу, как французский банк Societe Generale потратил дополнительно 6,5 млрд евро на хеджирование своего корпоративного кредитного портфеля, готовясь – как тактично выразились в банке – к “более нормальным рыночным условиям”.

Я бы также отметил, и об этом писала газета Financial Times несколько дней назад, что налицо беспрецедентный бум выпусков корпоративных облигаций, а также и горячая активность на рынке новых размещений акций. Может быть, дело в том, что все участники рынка находятся в самом приподнятом настроении. А что если наоборот?

Что до роста хедж-фондов и фондов прямых инвестиций, то даже не упоминайте о них при мне. Все это вечная психология инвесторов. Инвестору всегда есть о чем беспокоиться. Но в течение долгого времени – в нашем случае в течение трех добрых лет – он не позволяет призракам беспокойства докучать ему. А потом вдруг начинает позволять. (FT, 20.05.2006, Антон Осипов)