Динозавр из Нового Света
Самым показательным номером двухдневной программы стала Третья, “Героическая” симфония Бетховена, исполненная сообразно тем представлениям о классике, что были в ходу в середине прошлого века. Сегодня Бетховена играют иначе – его стараются представить композитором начала XIX столетия и интерпретировать согласно исполнительским нормам, существовавшим в классическую эпоху. Интерпретация же Лорина Маазеля, напротив, аттестовала Бетховена как композитора тяжелого и пышного романтического стиля.
На партитуру наполеоновских времен Маазель смотрел сквозь призму Брукнера или Вагнера. Особенно это раскрылось в траурном марше второй части: его полифоническую фактуру маэстро подавал с таким пафосом и такой густотой, что впору было вспомнить об оркестровых обработках фуг Баха, сделанных Леопольдом Стоковским. Так же массивно и помпезно Маазель выстроил архитектуру финала. Медленная вариация получилась просто родной сестрой увертюры Вагнера к “Тангейзеру”.
76-летний Лорин Маазель сегодня, вероятно, самый маститый американский дирижер. Бывший вундеркинд, протеже Тосканини, покоритель Байройта, некогда глава лучших оркестров Германии, Франции, Америки, сегодня он возглавляет оркестр Нью-Йоркской филармонии. Оркестр Simphonica Toscanini из Пармы, который Маазель тоже возглавляет и с которым приехал в Москву, конечно, не может стоять в столь почетном ряду – он довольно молод (создан всего пять лет назад), да и вообще итальянские коллективы не сильны на симфоническом поприще. Между тем по качеству пармский оркестр оказался далеко не плох. К примеру, в скерцо бетховенской симфонии три валторниста лихо справились с охотничьими мотивами – в оркестрах среднего уровня кто-нибудь обязательно бы скиксовал.
В оркестрах среднего и даже высокого уровня редко находится концертмейстер, способный без потерь исполнить солирующую партию скрипки в “Шехеразаде” Римского-Корсакова – а вот Лоренца Боррани проделала это почти идеально. Вообще, “Шехеразаду” можно счесть удачей программы: красочный свод четырех частей этой упоительной сказки Маазель возвел как знающий дело зодчий, эпическое дыхание музыки оказалось сомасштабно его дирижированию.
Так же уверенно и властно Маазель провел Девятую симфонию Дворжака, что “Из Нового Света”. Очень естественно и благородно прозвучала медленная часть – со знаменитым соло рожка.
И все же пармский оркестр и американский маэстро не смогли перебить воспоминания о том, как играл “Шехеразаду” оркестр Мариинского театра с Валерием Гергиевым, а Девятую Дворжака – оркестр Берлинской филармонии с Клаудио Аббадо. Дело в том, что контакт Маазеля со своими итальянскими подопечными все же чуть формален. Маазель всю музыку исполняет наизусть, его исполнительские концепции давно проверены и накатаны, и результату не хватает того драгоценного качества, когда кажется, что музыка рождается здесь и сейчас.
Конкретно это выражается в едва заметной приблизительности исполнения – чуть-чуть не вместе вступит группа, на границах разделов нет-нет да и разойдутся швы. Маазель же, с его властным, отработанным жестом, кажется внутренне застылым. Он привычно лепит целое, но не вышивает детали на ходу. Солистам же оркестра не хватает совместно нажитой традиции – ощущается некий разнобой манер. Нет у них и осмысленной инициативы, многие сольные выходы получаются непродуманными и случайными.
Маазель – музыкант, проявивший себя на излете эпохи великих дирижеров-диктаторов, таких как Тосканини, Караян или Мравинский. У него тоже надменный взгляд и непроницаемая твердость. Но есть лишь иллюзия той власти. Современная эпоха, с ее непоседливостью, демократией и самолетами, разучилась поклоняться абсолюту и трепетать перед величием. Вот и в молодом оркестре Simphonica Toscanini, более чем пристойном, какой-то неуловимый элемент раздолбайства все-таки присутствует.
Скажем оркестру спасибо за комплект увертюр Верди (“Сицилийская вечерня”, “Луиза Миллер”, “Сила судьбы”, вставные танцы из “Отелло”), которыми открывалась гастроль, а также за ладную увертюру к “Сороке-воровке” Россини на бис – с итальянской оперной музыкой у итальянцев все оказалось в порядке. А Маазель покорил еще и тем, что объявил бис на правильном русском языке.
Среди бисов были также французский (Фарандола Бизе), венгерский (танец Брамса) и немецкий (антракт из “Лоэнгрина” Вагнера) – все сыгранные на ура. Так что по части космополитизма гастроли получились современными, по части музыки – с чертами реликтовости. Кто знает, может быть, пройдет еще немного лет, и мы будем тосковать по этому стилю и ценить Лорина Маазеля как одного из последних мастодонтов великого прошлого.