Матушка гусыня помогла поискам гармонии
Даже среди равных себе в фестивальной программе Филармонический оркестр радио Франции (создан в 1976-м) оставил впечатление чего-то исключительного. Если определить коротко, то это гармония – идеальное сочетание оркестра и дирижера, исполнителей и музыки.
Равель и Брукнер не самые простые авторы, требующие, кроме исполнительского пилотажа, понимания стиля и умения представить сложное простым и прозрачным. Именно эти свойства, говорящие о принадлежности коллектива к элитклассу, и показал оркестр радио Франции.
Оказалось, что столь далекие друг от друга авторы, как изысканный Равель (сюита “Матушка гусыня”) и шероховатый, вздыбленный Брукнер (Шестая симфония), могут дополнять друг друга в одной программе, если дирижер соединил их на сущностном уровне. И Мюнг Вун Чунг и оркестр дали ощутить вечер прекрасным целым.
Сюита Равеля с ее камерным форматом (около 30 мин), сочетанием простоты (фольклорные мотивы) и неземной изысканности (партитура – узор из вздохов и шепотов) предстала островом абсолютной тишины, в которой переливались голоса из разных эпох и творений (Мусоргского из “Детской”, Стравинского из “Весны священной”, Мессиана и его птиц из “Франциска Ассизского”).
Через ХХ век Мюнг Вун Чунг позволил увидеть век XIX. Совершенство музыки Равеля, сыгранной с удивительной деликатностью, объяснило, к чему четвертью века раньше шел Брукнер, воздвигая одно за другим свои протяженные симфонические здания. Как и другие, Шестая симфония рассказывает о том, как мучительно и страстно искал XIX век гармонию, после того как ее разрушил Рихард Вагнер. Брукнер постоянно ищет, находит, отрицает найденное и идет дальше. Брукнер у Мюнг Вун Чунга предстал человеком, который в высочайшем напряжении ищет путь, но так и не может прийти к цели. Сдержанный в жестах Мюнг Вун Чунг и его чуткий оркестр вели рассказ, длившийся около часа. Он был так ясно выстроен, что композиция, в финале которой нет ответа и нет катарсиса, оказалась по-своему прекрасной.
Как и Равель, Брукнер звучал в диалоге со своим веком, который после Вагнера действительно изменился по существу. Когда слышался хорал валторн (средняя часть Скерцо) или когда была достигнута одна из кульминаций четвертой части, сама собой вспоминалась “Гибель богов” с траурным маршем на смерть Зигфрида. А когда в прекрасном Adagio певучая тема струнных, передаваемая от скрипок виолончелям, говорила уже голосом Густава Малера (под его управлением симфония была сыграна впервые в 1899-м), то становилось очевидно, что бесконечность может быть так же восхитительна, как и тишина. Что и в наше время поиски абсолюта не бессмысленны.