Наличный номер

Первые полчаса Баблуани старательно травит душу тягучим европейским арт-хаусом. Молчаливый юный грузин с пугливым взглядом чинит крышу где-то во французской глубинке. Скрипит заваленная строительной рухлядью телега. Медленно спускается на веревке видавшее виды ведро. На фоне ободранных обоев семья иммигрантов развозит ложками по тарелкам какую-то тюрю. Да, там есть еще сыщики, усердно фотографирующие почтовый ящик на калитке дома, крышу которого латает главный герой, но поначалу черно-белые кадры “13” набухают лишь той специфической тоской, в разнообразном изображении которой так преуспели экзистенциалисты от Альбера Камю до Микеланджело Антониони, чей давний шедевр “Профессия: репортер” неожиданно отзывается в сюжете Баблуани. Если 40 с лишним лет назад герой Джека Николсона вклеил в паспорт умершего соседа по отелю свою фотографию, то теперь герой “13”, подслушав через дыру в крыше разговор о больших деньгах, присваивает чужую судьбу вместе с чужим билетом на поезд. В игре, пропуском на которую служит написанный на куске картона номер 13, ставки действительно немалые, а правила чуть посложнее “русской рулетки”: участники становятся в круг, вертят револьверный барабан (в первом туре с одним патроном, дальше – с двумя и тремя), целятся соседу в затылок и по сигналу жмут на спусковой крючок. Снято все это так, что можно, конечно, пуститься в историю кино и вспомнить много чего подходящего – от французского нуара 1950-х до тарантиновских “Бешеных псов”. Но, сдается, эти густые тени и крупные планы невероятных по фактуре лиц взялись не из фильмов, а прямиком из ночных кошмаров, после которых просыпаются в холодном поту и на ощупь бредут к водопроводному крану. Драматургия кульминационных сцен выстроена практически на одних сухих щелчках, вспышках лампочки и хриплых репликах “Ставлю на 13-й номер”. И вряд ли стоит уточнять, что фильм Баблуани не из тех, в которых кому-то везет.