Вазелиновый рай


Пару лет назад на ММКФ свершилось невиданное: в рамках внеконкурсной программы показали все пять частей эпохального цикла «Кремастер», главного творения американского художника, скульптора и режиссера Мэтью Барни. Как водится, никакой медийной или рекламной поддержки эта акция не получила, и даже небольшие залы Музея кино, где проходили сеансы «Кремастера», отнюдь не были переполнены. Прессе показали только одну серию – трехчасовую, третью по счету, довольно трудную для восприятия.

К концу сеанса в зале, помнится, оставалось человек пять. В общем, экстраординарное событие прошло мимо.

В этом году на фестивале в Карловых Варах была представлена еще более полная ретроспектива Барни – к «Кремастеру» добавился Drawing restraint 9, где вместе с художником снялась спутница его жизни и мать его ребенка певица Бьорк. В Карловых Варах все было организовано иначе: развешанные по городу плакаты с причудливыми кадрами из «Кремастера» смущали пенсионеров, приехавших отдыхать на воды, и зал кинотеатра «Время», где показывали фильмы, был полон до отказа.

Фильмы Барни не существуют на DVD или VHS, и в прокате не идут. Единственная возможность их увидеть – фестивали. Впрочем, к финалу просмотра в зале неминуемо возникали свободные места: радикализм, Барни не всем по зубам.

При этом в Карловых Варах была предпринята героическая попытка подготовить аудиторию к странному зрелищу. Ежевечерне на сцену выходил чешский исследователь творчества Барни и пытался анализировать то, что публике только предстояло увидеть. Публика бунтовала: свистела, смеялась, захлопывала оратора. Тот в результате уступал. Тут-то и начиналось самое интересное.

Не уподобляясь этому знатоку, откажусь от комичной попытки рассказать о фильмах Барни в трех абзацах. Поразительная особенность творчества этого мастера, которая и превращала любые предисловия в фарс, – ненужность любых реплик, диалогов или монологов. В «Кремастере» слов почти нет, а те, что все-таки звучат, можно оставить без перевода. Анализ картин, которые кажутся символами, но не подлежат однозначной трактовке, разрушает завороженность зрителя – ту магию, которая сродни, наверное, лишь ощущениям, испытанным публикой первых фильмов Жоржа Мельеса примерно сто лет назад. «Кремастера» можно показывать как взрослому, так и ребенку. Рассказ о нетривиальной биографии самого Барни (сперва легкоатлет и фотомодель, затем авангардный художник, которому нью-йоркский Музей Гуггенхайма пожертвовал все свое здание для грандиозной «Кремастер»-выставки) или даже информация о том, что кремастером называется мышца, отвечающая за подъем и опускание мужских яичек, вряд ли как-то повлияют на неописуемое впечатление от зрелища, отменяющего нынешний кинематограф как таковой.

Пять «Кремастеров» снимались не по порядку (4-й, 1-й, 5-й, затем 2-й и 3-й). Сам Барни сыграл в них множество ролей. Например рыжего Сатира, выбивающего степ над морской пучиной. Или Волшебника, ныряющего в реку, чтобы восстать из нее в виде Гиганта, окруженного русалками. Или мормона-убийцу Гари Гилмора, предполагаемого внука Гарри Гудини. Наконец, Подмастерья, проходящего все ступени масонской инициации. Любимый материал Барни, из которого он лепит свои скульптуры, – вазелин: застывающий и плавящийся, молочно-белый, постоянно меняющий форму. Из этой же субстанции слеплен «Кремастер» (из вазелина сделаны декорации цикла). Самодостаточный и необъяснимый миф, сотворенный Барни, вгоняет в ступор и заставляет пожалеть о времени, напрасно потраченном на просмотрах других фильмов.