ГРОМКИЕ ИМЕНА: Возвращение Бофилла

– Вы высказали мысль о том, что архитектура обязательно должна базироваться на истории культуры каждой страны. Вместе с вашей командой вы работали в 50 странах, считаете ли вы себя экспертом по истории и культуре всех этих стран?

– Архитектура – это манера видеть, читать и понимать жизнь. В зависимости от того, как построены здания, улицы, площади, можно сделать вывод об экономическом, социальном и культурном уровне того или иного места, сообщества. Я не верю в глобальную архитектуру, общую архитектуру всего мира. Нельзя создавать однотипную архитектуру в Москве, Дели, Окапи или Барселоне. Каждое место накладывает индивидуальный отпечаток. Нельзя строить одинаковые объекты для москвичей и жителей Средиземноморья.

Хотя общие элементы есть. Это большая тема – глобализация и регионализация. Есть местные характеристики, которые имеют большую ценность, и в то же время есть и общие для всего мира закономерности. Например, художник Тапиас, который медленно развивается внутри своей живописи, или Пикассо, который в процессе своего творчества менялся в зависимости от периодов. Этот тип творчества мне кажется более интересным. Есть некоторые архитекторы с мировым именем, они – мои друзья и вообще очень хорошие люди, но они делают одно и то же во всех городах.

– Вы работаете в архитектуре уже более 40 лет. Как за эти годы менялся ваш стиль?

– В процессе творчества я прошел разные периоды. Это более 40 лет работы с очень сильным коллективом, включая исследовательские работы, технологии строительства. В моем творчестве в разное время присутствовали регионализм, критический постмодернизм, классический модернизм, элементы авангарда.

– Вам удалось построить в Париже сразу несколько кварталов…

– Это был очень краткий период в моей жизни – 15 лет из 40-летней профессиональной карьеры.

– Это больше трети. Как вы относитесь к идее привлечения независимых архитекторов, независимых консультантов по коммерческой недвижимости и т. п. к разработке градостроительных планов, аналогов Генерального плана развития Москвы?

– Я не верю и никогда не верил в законченный генеральный план, это старая система. Я не верю в то, что можно предвидеть развитие, будущее. Мне этот метод кажется устаревшим. Я верю в стратегические планы, генеральную, общую стратегию, назначение города, большие системы. В советское планирование я не верю. Я верю в большие городские проекты. Нельзя, чтобы это было запрограммировано, каждый большой городской проект должен иметь возможность менять этот план. Надо, чтобы были свободные, незацикленные отношения между проектом и городом, чтобы не было жесткой зависимости, препятствующей творческому развитию.

– Но имеет ли смысл к разработке стратегических планов города привлекать независимых архитекторов?

– Это не только архитектурная стратегия, есть и такие моменты, как менталитет. Это очень комплексно. Здесь много составляющих, это результат работы различных коллективов. Стратегический план возникает из какого-то общего процесса. Вместе с тем, чтобы дать развитие городу, имеет смысл, чтобы свое творчество привносили в него индивидуумы, личности, отдельные архитекторы. Например, в Барселоне произошли радикальные перемены. В реальности это изменение приписывают Олимпийским играм, но это был лишь повод, причина. В реальности это изменение обдумали, создали и реализовали независимые архитекторы, которые работали в Барселоне, а мэр города это возглавил, поддержал.

А в Париже, например, такие изменения были государственные, инициатива и движение исходили от правительства. Таким образом, каждый город, каждый отдельный случай имеет свою конкретную политику и особенности.

– В этой связи как вы считаете, кто должен стоять во главе стратегической разработки градостроительства – архитектор или чиновник?

– Думаю, что тот, кто больше знает; это может быть как архитектор, так и чиновник. Тот, у которого больше опыт, лучше видение. По тому, как вы задаете мне эти вопросы, я чувствую, что у вас в Москве этим процессом руководит мэр города. Я с ним пока не знаком.

– Вам удается реализовывать многомиллионные проекты, как, например, аэропорт в Барселоне. Как вы узнаете о таких проектах, наверное, вы вхожи в высшие правительственные круги и это вам очень помогает?

– Данный случай особенный. 1 млн кв. м – проект нового аэропорта Барселоны, над которым я сейчас работаю. Старый аэропорт тоже был сконструирован мною. Был объявлен конкурс. На первом этапе выбирают 3–4 претендентов по послужному списку, без предоставления проектов. Второй этап конкурса – из этих 3–4 человек жюри выбирает лучшего. Здесь на меня вышла компания “Национальные аэропорты Испании” (АЭНА). Другой проект – масштабный комплекс из 4000 квартир, который сейчас строится на юге Испании. В этом случае сработал личный момент: заказчика – мэра города я лично знал, и мы с ним были в дружеских отношениях. Я сейчас нахожусь в таком периоде жизни, когда у меня полнейшая независимость и полнейшая свобода. Поэтому я смотрю на проект и говорю, нравится мне он или нет. Я выбираю…

Кроме того, я знаком с финансовыми структурами мира, с крупнейшими в мире финансистами, потому что я работал с ними – в Японии, Великобритании, Чикаго. Эти организации финансировали мои проекты, и так я познакомился с ними. Многие финансисты и девелоперы уже не ищут кого-то нового, не выбирают, потому что знают меня, доверяют мне. Ricardo Bofill – это имя, это как марка… это имя дает гарантии. Все реализованные нами проекты оказались очень рентабельными. И это дает гарантии, уверенность как для финансистов, так и для девелоперов. Мы делаем новые проекты, новые вещи, но девелоперы на этом хорошо зарабатывают. Поэтому у нас столько заказов.

Пару недель назад я был в Нью-Йорке, чтобы реконструировать высотное здание на Пятой авеню. После 11 сентября был момент серьезной депрессии, и сейчас наблюдается духовное, эмоциональное и финансовое возрождение этого небоскреба. Самое главное – это месторасположение участка и качество архитектуры. Это две важные характеристики для девелопера на Пятой авеню в Нью-Йорке да и для его коллег во всем мире. Это не утопическая архитектура, это хорошая, востребованная архитектура на рынке. Зарабатывать деньги за хорошую работу – это не так плохо.

– В любой профессии есть свои шутки и определения. В России говорят, что физик – неудавшийся математик, который тратит гигантские средства для удовлетворения своего любопытства, журналист – это неудавшийся писатель, который берет количеством читателей, а архитектор – неудавшийся художник, который тоже тратит огромные средства для удовлетворения своих амбиций. Как вы это прокомментируете?

– Симпатичная шутка, но она не имеет ничего общего с реальностью. Живопись создает один человек, и архитектуру делает один человек с группой, с коллективом. Архитектор как профессия больше похожа на дирижера оркестра, на кинорежиссера, на футбольного тренера. Архитектор менее похож на поэта, а скорее – на режиссера, тренера. Архитектура – серьезная дисциплина.

Я делаю жилье для очень бедных в Африке и самое дорогое в мире жилье в Нью-Йорке. Это две крайности, в границах которых я работаю. И то и другое – архитектура. В Нью-Йорке финансирование – не проблема, так как это самое современное жилье, рынок огромнейший и все идут туда. Единственное, что они хотят, – это имя (марку) и определенный стиль. В Африке, в Алжире, все строилось за небольшие деньги, из местных материалов. Это другая система.

– Это две крайности, а что вы будете строить в Москве и насколько это будет экономичный вариант? Как вообще ведут себя знакомые вам девелоперы на развивающихся рынках, к коим относится Россия, – экономят или наоборот?

– По-разному. Например, в Нью-Йорке строительство составляет 15% от общей стоимости. 16–17% – ничего страшного. А в случае Алжира, где жилье стоит $10 000, мы или делаем проект стоимостью $10 000, или не делаем его вовсе.

Где разместить деньги, зависит от проекта, от концепции, от места. Но знание рынка, финансового плана – это основное. Архитектор, который незнаком с финансовым планом, – это нонсенс.

– Что вас лично привлекло для работы в Китае, почему именно там вы реализуете значительное число проектов?

– В скором времени Китай станет второй страной мира. Там наблюдается высочайшая активность. Сегодня архитектурой в Китае занимаются только иностранцы в сотрудничестве с местными архитектурными организациями. Каждый проект – особенный. Необходимо, чтобы это было новое, чтобы это была марка, чтобы он остался в истории и чтобы это был лучший проект в Пекине, в Китае и т. д. Сейчас в Китае очень сильная конкуренция. Китайская номенклатура выходит из больших школ и гражданской инженерии; страна находится в фазе сильнейшей концентрации капитала и активного строительства. Как Париж в XIX в. Это и объясняет сильную конкуренцию – в стране присутствуют все известные архитекторы, это очень интересно.

– Какой проект вы делали в Москве при Горбачеве и что заставило вас вернуться в Москву снова?

– Один французский бизнесмен хотел реализовать проект в Москве, и мы начали работу. К сожалению, потом этот бизнесмен уехал, бросив проект и людей, поэтому работу мы не закончили… Но Москва – столица, это важнейший центр, поэтому я хотел бы сделать здесь что-нибудь значительное.

– И все-таки что это был за проект?

– В конце ул. Арбат это было многофункциональное здание (нынешний Смоленский пассаж. – “Ведомости”). Общая архитектурная концепция осталась, но если бы я завершил его, воплотил в жизнь определенные детали, то этот комплекс приобрел бы совсем другое архитектурное значение.