Войти в картину
Надж, собиравший в этом году фестивальную программу, хореограф, а “пасодобль” – название испанского танца. Но никаких танцев в спектакле нет. Да и спектаклем “Пасодобль” можно назвать с большой натяжкой. Он длится час, в нем нет ни сюжета, ни конфликта, это не столько драматическое, сколько изобразительное искусство, один из вариантов мутации современных театральных форм. Именно такие работы на границе жанров и видов искусств практически вытеснили традиционный театр из прошлогодней программы, спровоцировав на фестивале громкий публичный скандал. Но на этот раз все тихо.
С одной стороны, радикализм авиньонской афиши-2005, составленной бельгийским хореографом Яном Фабром, оказался чем-то вроде прививки: повозмущавшись, публика и пресса признали эксперимент в целом полезным. С другой – художественный руководитель фестиваля-2006 Жозеф Надж постарался, чтобы программа была как можно разнообразнее, и сумел угодить, кажется, почти всем.
В этом умело разложенном фестивальном пасьянсе “Пасодобль” должен выглядеть авангардом. Спектакль показывают в средневековой церкви селестинцев, наглядном примере разрушительной работы времени: алтарная часть, где выстроена игровая площадка, сохранилась очень плохо. Но все же достаточно, чтобы служить контрастом к тому, что делают здесь Жозеф Надж и Мигель Барсело, испанский художник, работающий с глиной и выставлявшийся в крупнейших музеях мира – МоМА, Лувре, Центре Помпиду.
Сцена представляет собой пустой помост из терракоты и плоский задник из белой глины – холст для будущей “картины”. На фонограмме – зловещие шумы и почавкивания. Глина начинает пузыриться, и на площадке появляются Надж и Барсело с инструментами скульпторов в руках. Они взрыхляют терракоту и рисуют на “холсте”, срезая с него белый слой и обнажая рыжую терракотовую основу. Затем выносят только что снятые с гончарного круга кувшины из еще не застывшей, податливой глины, надевают их на головы и лепят из этих форм маски фантастических существ, босховских тварей с клювами и рогами. А вылепив, снимают, швыряют о “холст” и лепят новые, чтобы в финале, прильнув к забросанной ошметками терракоты “картине”, сделать свои тела ее частью, потом проковырять в “холсте” дыры, нырнуть в них и исчезнуть. Демоны, что называется, были, но самоликвидировались.
Проще всего увидеть в этой работе метафору неудачного творения, уродливого мира, созданного злыми силами. В философии подобный взгляд, кажется, принято называть гностическим, в современном искусстве он достаточно распространен, иначе говоря, вполне банален. Но в “Пасодобле” можно найти и другой сюжет – и он куда интересней.
Этот сюжет – соединение авангардной внешней формы и художественного мышления, которое, по сути, очень традиционно. Настоящий радикализм не в том, чтобы вылепить в храме Божьем нечто богопротивное. Он в том, что весь ХХ век изобразительное искусство уходило от картины, а Надж и Барсело странным образом пытаются к ней вернуться.
Буквально войти в картину. Уподобиться наивному зрителю, который, увидев красивый пейзаж, говорит: “Я туда хочу”.
Тут можно возразить, что перспектива оказаться в пейзаже, вылепленном Барсело и Наджем, вызывает ужас. Но, во-первых, представления о прекрасном у каждого свои, а во-вторых, в подобной картине мира от желания ничего не зависит. Так грешник, глядя на изображение ада, слышит: “И ты там будешь”.