МИРОВОЙ КОНФЛИКТ: Не третья и не мировая


Если вы ищете утешения в наше время международного кризиса, не обращайтесь к Ньюту Гингричу. “Мы на ранней стадии того, что я бы назвал третьей мировой войной”, – заявил бывший спикер палаты представителей конгресса США, а ныне член совета по оборонной политике. Даже президент Джордж Буш, по сути, одобрил эту идею. В мае в телевизионном интервью он рассказал, что пассажиры, попытавшиеся дать отпор террористам 11 сентября 2001 г., организовали “первую контратаку в истории третьей мировой войны”. Символично, что Буш поставил бюст Черчилля (подарок из Великобритании) у себя в Овальном кабинете.

Доводы Гингрича и Буша вряд ли будут поддержаны в Европе просто потому, что они исходят от этих лиц. Но аргументы не стоит отметать, не выслушав. Аргументов два. Во-первых, исламисты уже ведут войну на несколько фронтов. Боевые действия идут в Афганистане, Ираке, Ливане и Палестине, а возможно, скоро начнутся и в Иране. Тем, кто спорит с идеей “третьей мировой”, они напоминают о терактах в Нью-Йорке, Мадриде, Лондоне, на Бали. Второй аргумент состоит в том, что все эти конфликты связаны между собой, поскольку исламизм – “монолитное тоталитарное движение”, прямой потомок тоталитарных движений ХХ в., ведь он, как и они, непримиримо и открыто враждебен западной, либеральной демократии.

Но у теории “монолитного тоталитарного движения” есть слабые места. Ее сторонники не делают различий между арабо-израильским конфликтом и “войной с терроризмом”. Они не замечают, что Саддам Хусейн не был исламистом, а магнитом для экстремистов Ирак сделало американское вторжение. Они не хотят понять, что самый кровопролитный конфликт на Ближнем Востоке сейчас – это междоусобная война между суннитскими и шиитскими экстремистами в Ираке. В самом деле, те, кто сейчас так озабочен воинственностью шиитов, еще несколько лет назад были уверены, что самая насущная проблема Ближнего Востока – суннитский радикализм, а шииты – ключ к решению этой проблемы.

Постоянные сравнения войны против терроризма с войной против нацизма крайне опасны. Неправильно выберете аналогию – и в конце концов вы выберете неправильную политику. Вопли о “мюнхенском сговоре” и попустительстве агрессору раздавались перед худшими провалами зарубежной политики за прошедшие 60 лет, такими, как суэцкий кризис и Вьетнам. Эти разговоры были слышны и перед вторжением в Ирак и сейчас все чаще всплывают в связи с Ираном.

В истории существуют и другие примеры, и другие времена помимо 1930-х гг. На самом деле борьба между западным либерализмом и исламизмом больше напоминает холодную войну, чем Вторую мировую. В то время речь шла о советских ракетах, сейчас – о страхе, что террористы могут заполучить ядерную бомбу. Тогда, как и сейчас, периодически вспыхивали “горячие” войны, например в Корее. Но холодная война на самом деле заключалась в противостоянии идеологий и социальных систем, а не вооруженных сил.

Коммунизм пал, потому что не смог обеспечить процветания и построить общество. Воинствующий исламизм – убогая средневековая идеология – обречен пройти по тому же пути. В Иране, вынужденном жить при фундаменталистском режиме с 1979 г., явно видны признаки разочарования в системе, особенно среди молодежи. Именно это разочарование дает основания надеяться на смену режима. Учитывая неспособность дать хотя бы надежду на пристойный уровень жизни (на земле, а не на небесах), единственное, к чему может апеллировать исламизм, завлекая рекрутов, – это чувство униженного достоинства и гнев против Запада.

Может быть, и есть ситуации, когда война с терроризмом требует военного вмешательства. Но открытие каждого нового фронта с радостью приветствуется исламистами как еще одно подтверждение правильности их мировоззрения. Один из тех, кто с радостью подхватит идею “третьей мировой войны”, – это Усама бен Ладен. (FT, 25.07.2006)