Мариинский специализируется на ностальгии
“Ленинградская симфония”, поставленная Игорем Бельским на музыку первой части Седьмой симфонии, известна нам со времен вторых гастролей в Лондоне балетной труппы театра, который тогда назывался Кировским. Удивительный Юрий Соловьев был в этом балете воплощением советских героических идеалов.
Два других балета, “Барышня и хулиган” и “Клоп”, нам неизвестны и кажутся произведениями, которые когда-то значили что-то в чужой культуре, но сейчас стали старомодными и, скажем честно, скучными (Валерий Панов, покинувший Россию в 1972 г., показывал куски “Хулигана” в Лондоне и приобрел некоторое количество поклонников).
Оба балета вдохновлены пьесами Маяковского. Для “Клопа” Шостакович написал партитуру, в которую входит часть его Первой симфонии и другие цитаты. В балете “Барышня и хулиган” партитура – адаптированная музыка к фильму по пьесе.
В обоих спектаклях мы видим работу русских хореографов 1960-х гг. (“Клопа” ставил Леонид Якобсон, “Барышню и хулигана” – Константин Боярский), обращающихся к раннему советскому периоду. Мы смотрим на прошлое, которое само по себе ретроспективно, в двойное зеркало.
“Ленинградская симфония” Бельского (1961) – особый случай. Это часть души Ленинграда, и вне зависимости от исторической отдаленности она все еще полна страданиями города, где колонны Исаакиевского собора до сих пор несут следы немецких снарядов.
Желание воскресить эту музыку в юбилейный сезон вполне благородно. Но его реализация в двух балетных партитурах, собранных из работ для театра и кино, не слишком удачна. “Барышня и хулиган” – первоклассный пример доктринерского советского искусства 1960-х, похожий на продающиеся сейчас в России открытки, воспроизводящие плакаты 1930-х и более позднего периода, где восхваляются радости работы или указывается на опасность пьянства.
Хулиган (Игорь Зеленский в этой партии великолепен) покидает свою шайку, влюбившись в Молодую учительницу (прелестная Светлана Иванова), и умирает смертью, достойной оперного тенора: танец отмечен затянувшимися фиоритурами прыжков и страдальческими жестами. Действие происходит в 1920-х гг., и сцену попеременно заполняют то нахальные типы из ночных клубов, то группа балетных девушек в белом. Удивительно предсказуемый словарь танца и жестов, невыносимо устаревший.
Что касается “Клопа”, то он совершенно непонятен тем, кто не знает пьесы. Веселенькие декорации в духе фильмов Monty Python (а на самом деле взятые из модных иллюстраций начала 1900-х) и костюмы, где в одном наряде слишком много разных рисунков; Маяковский как инспектор манежа для созданных им персонажей; невыносимая живость исполнителей, скачущих с маниакальной энергией. Присыпкина, главного героя, блестяще танцует Андрей Иванов, своей энергией напоминающий шаровую молнию. Краткое содержание в программке отсутствует, так что зритель, который задастся вопросом, почему танцоры носятся, словно в пляске святого Вита, останется без ответа.
Леонид Якобсон был выдающимся хореографом, но и ему, и Мариинскому театру сильно повредило это безрассудное возрождение. О “Ленинградской симфонии” невозможно говорить тому, кто не видел, как страдал его родной город. Она – продукт своего времени, когда прошло меньше 20 лет с 900-дневной блокады, и дух, который она пробуждает (в стиле советских плакатов – но какими эффективными они были!), все еще заслуживает уважения.
На сцене лондонского Coliseum Игорь Колб в роли Юноши щеголял в героическом танце. Ульяна Лопаткина была безупречна в роли Девушки и казалась воплощением горя. Валерий Гергиев добился от оркестра захватывающего исполнения партитуры. Мариинский балет танцевал весь вечер с большой самоотдачей.
Мне кажется, что этот короткий балетный опыт с музыкой Шостаковича – ошибка. Вне зависимости от достоинств партитуры балеты (даже с “Ленинградской симфонией” в центре программы) являются скорее хореографическими выходцами с того света, чем танцем из плоти и крови. (FT, 27.07.2006, Елена Парина)