СТРАННЫЕ СБЛИЖЕНИЯ: Звезды Ленинграда
Что такое “толстый журнал”, сегодня не всякий уже поймет. Прошли времена, когда редакции ежемесячных литературных журналов были центрами общественной и политической жизни. Вряд ли еще когда-нибудь публикация повести в журнале сможет перевернуть отношение общества к прошлому и настоящему, как это случилось при Хрущеве с публикацией в “Новом мире” солженицынского “Одного дня Ивана Денисовича”. Знак равенства между судьбой страны и судьбой толстого журнала поставили сами власти 60 лет назад: 14 августа 1946 г. было обнародовано печально известное постановление ЦК ВКП(б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград”.
На первый взгляд направлено оно было в основном против двух авторов – поэта Анны Ахматовой и прозаика Михаила Зощенко. Они тогда были объявлены чуждыми нашей литературе. Проза Зощенко называлась пошлой и клеветнической, полной “злостно-хулиганского” изображения советской действительности, поэзия Ахматовой – “пустой и аполитичной”, “не желающей идти в ногу со своим народом”, “застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства”. Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей СССР, журнал “Ленинград” закрыли, “Звезду” пощадили, но основательно перетрясли.
Есть каноническая версия принятия этого постановления: сразу после победы страна жила надеждами на то, что сталинский режим станет хоть чуть-чуть либеральнее. Власть же послала обществу, в первую очередь интеллигенции, сигнал: оставьте надежды. Жесткая идеологическая дисциплина – и никаких послаблений. За постановлением о литературе последовали аналогичные по духу постановления о театре, о кинематографе, о музыке. Ключевую роль во всем этом, как считалось, играл член Политбюро ЦК ВКП(б) Андрей Жданов, который после войны стал фаворитом Сталина, главным идеологом партии. Появился даже термин “ждановщина” – гонения на творческую интеллигенцию во второй половине 40-х гг.
Однако со временем оказалось, что не все так просто. Кое-что не сходилось. Дотошные историки нашли в архивах свидетельства, что “разбор полетов” литературным журналам стали готовить еще в середине войны, причем достаться должно было москвичам: “Новому миру”, “Октябрю”, “Знамени”. Жданов в этом особой роли не играл, потому что в то время еще был первым секретарем Ленинградского обкома партии.
Более того, перед самой войной и сразу после нее Ахматову, которая почти 20 лет была в опале, снова стали издавать. Ей даже было разрешено выступать публично. Почему объектом атаки выбрали не московские, а ленинградские журналы? Почему для персонального поношения выбрали Ахматову и Зощенко? Почему потом оставили в живых, не стерли в лагерную пыль? По словам культуролога Соломона Волкова, лично знавшего Ахматову, до конца своих дней она сама задавалась этими вопросами, но при этом никогда не сомневалась, что на все была личная воля Сталина, а Жданов был лишь послушным ее исполнителем. Это, кстати, подтверждают архивы: оригинал журнального постановления весь испещрен рукописной правкой Сталина.
Волков пишет: “Парадокс заключается в том, что лично Ахматова и Зощенко интересовали Сталина, по-видимому, меньше всего. Он, как всегда, решал в первую очередь актуальные для него идеологические и политические задачи”, главной из которых “оставалось удержание неограниченной власти в своих руках и подавление всякой реальной или потенциальной оппозиции”.
Свои задачи были у людей из ближайшего окружения Сталина. В тот период шла ожесточенная борьба за власть между Ждановым и другим членом ближнего круга, Георгием Маленковым. На стороне Маленкова был Берия, на стороне Жданова – его недавние соратники по работе в Ленинграде: председатель Госплана СССР Николай Вознесенский и секретарь ЦК по кадровым вопросам Алексей Кузнецов. Их прочили в преемники Сталина.
Поначалу борьбу выигрывали питерские. Весной 1946-го интригами Жданова Маленков был на некоторое время отстранен от дел, но потом взял реванш. По одной из версий, журнальное дело инициировал именно Маленков. Он сумел привлечь внимание Сталина к некоторым материалам “Звезды” и “Ленинграда”, в частности к рассказу Зощенко про обезьяну, которая вырвалась из клетки, побегала по Ленинграду, ужаснулась и решила, что в зоопарке лучше. Вождь прочитал и пришел в ярость. Маленков сумел разыграть карту давней нелюбви Сталина к Питеру и всему питерскому. Судя по стенограмме заседания Оргбюро ЦК ВКП(б), именно Маленков вдруг повернул обсуждение журнального дела так, что главными виновниками оказались руководители города: “Ленинградский горком допустил грубую политическую ошибку”. Это было болезненным ударом по Жданову и его людям. Ведь Жданов 10 лет – с 1934 по 1944 г. – был хозяином Ленинграда.
Разумеется, Жданов действовал по старому аппаратному принципу: если процесс нельзя остановить, его надо возглавить. Он лично отправился в Питер чинить суд и расправу, при этом стараясь вывести из-под удара своих людей, руководителей города. Но ни ему, ни им это не помогло.
Летом 1948 г. Жданов попал в опалу, был временно отстранен от работы по состоянию здоровья и вскоре действительно умер от инфаркта. А еще через несколько месяцев Сталин раскрутил так называемое “ленинградское дело”. Были арестованы все друзья и ставленники Жданова: Вознесенский, Кузнецов, председатель Совета министров РСФСР Родионов, руководители Ленинграда Попков, Лазутин и другие, в том числе второй секретарь горкома партии Капустин, которому в 46-м персонально досталось за журналы.
Все они были расстреляны. Главным мотором “ленинградского дела” был Маленков. И началось оно именно с “журнального” постановления. Политические дела в России с тех пор не раз начинались из неожиданного далека.