ГЛОБАЛИСТ: Трагическая фигура
Еще с 1999 г., когда Блэр анонсировал “новую доктрину международного сообщества”, он верил в глобальную войну между добром и злом. В 1999 г. “зло” было представлено диктаторскими режимами (он намекал на Милошевича и Саддама Хусейна), а “добро” – “нашими ценностями”. Он был готов использовать силу, чтобы избавиться от “царств зла”, чтобы “распространение наших ценностей сделало нашу жизнь безопасной”. В недавней речи в Лос-Анджелесе британский премьер дал новое определение “злу”, которое предстоит побороть. Теперь это “международный терроризм”, берущий истоки в “радикальном исламизме”. Непрекращающиеся террористические атаки в таких непохожих друг на друга странах – все это часть единого целого, глобального наступления исламских фанатиков на ценности демократии, прав человека, умеренности и модернизации.
Что же вызвало появление радикального исламизма? Тут Блэр умолкает. Впрочем, он пытается объяснить действия экстремистов стремлением подорвать “линию умеренного, всеобщего ислама”. Радикальному исламизму нужно убедить правильный ислам в том, что Запад – его враг, что мусульмане порабощены западной культурой. Поэтому радикалы организовали атаку на США в 2001 г., зная, какую реакцию это вызовет. Точно так же было ясно, что похищение трех израильских солдат спровоцирует месть Израиля. В результате оправданного западного ответа на провокации террористов появилась “дуга экстремизма”, сегодня “растянувшаяся по всему [исламскому миру]”.
В мире фантазий британского премьер-министра западная политика полностью невиновна в раздувании радикального исламизма. “Мы были атакованы”, – сказал он. Но человеку любых умственных способностей ясно, что нация может выбрать, как ей ответить на провокацию. Во вторжении в Ирак не было острой нужды, Израиль мог бы и не бомбить Ливан. Блэр – первый политический лидер, который считает попадание в тщательно подготовленную ловушку (если она и в самом деле кем-то готовилась) триумфом искусного управления государством.
Но так как Блэр в глубине души все же умный и приличный человек, в его речах еще мелькают проблески реальности, которые разрушают стройную логику его фантазий. Например, он признает, что “одной из причин, заставивших объединиться мусульман во всем мире” стало унизительное положение палестинцев. Естественно, он освобождает Израиль от ответственности за это; тем не менее он признает, что для возникновения жизнеспособного палестинского государства важно дать возможность “умеренным” победить экстремизм.
Но он не озвучил очевидный вывод, что будущее Израиля можно было бы сделать безопасным и без раздувания исламизма, используй США свои рычаги для обоюдовыгодного для Израиля и Палестины решения палестинской проблемы. Клинтон потерпел неудачу, потому что не был готов давить на Израиль, Буш даже не пытался, а проблески чувства реальности у Блэра неэффективны, поскольку он не готов отказаться от подчинения своему американскому хозяину.
В речи Блэра о международной политике есть моральное величие. Его беда в недостатке честности. Он знает, что правильно, но поддерживает то, что неправильно, и пытается найти этому рациональное объяснение. Поэтому он – трагическая фигура, которая появляется на мировых подмостках как привидение Банко.