По лекалам 60-х
Кто бы ни играл, состав оставался классическим – труба и саксофон плюс ритм-секция: рояль, контрабас, ударные. Только два-три раза казалось, что трубач просто на какое-то время уходил со сцены, а порой саксофонистов становилось больше.
Еще одно общее ощущение: казалось, сад “Эрмитаж” на эти три дня перенесся в середину 60-х гг. прошлого века. Почему именно в то, а не в другое время, понятно – это были последние годы полного и безоговорочного признания джаза: дальше наступает эра рок-музыки. Именно на хард-боп 60-х гг. ориентируется нынешний джазовый мейнстрим. Как и консерваторский академизм, он – “лингва франка”, годящийся к употреблению в любой ситуации: в концерте, клубе, учебном процессе, совместных импровизациях на джем-сешн.
Отступления от хард-бопа (музыки, знакомой по квинтету Майлза Дэйвиса) допускаются не более чем на шаг в сторону: как у московского вокально-инструментального ансамбля бразильской музыки Esh с очень неплохой вокалисткой и сценичным бразильским перкуссионистом (правда, живущим в Норвегии) Селиу де Карвалью. Или назад в историю: Jazz Dance Orchestra трубача Вадима Зайдина оказался отнюдь не отвязным неосвинговым “бэндом”, а ученической копией раннего Каунта Бэйси – хотя в его составе были и пианист Евгений Нестеренко, и анфан террибль московской сцены, альт-саксофонист Алексей Круглов. Выступая со своим “Круглым бэндом”, Круглов, в свою очередь, показал тоже весьма умеренную программу – впрочем, авторскую и с эксцентричным соло одновременно на четырех саксофонах.
Даже пользующийся репутацией афроамериканского радикала хедлайнер Гэри Томас начал свое выступление с джазового стандарта – нарочито напевной баллады “Покой” Хораса Сильвера. И приехавшему с ним из Вашингтона Виктору Двоскину, в советские годы – поэту джазового контрабаса, в сущности, так и не довелось проявить себя. Давно ждали из Вены и коллегу Двоскина по легендарному ансамблю “Аллегро” – трубача Александра Фишера. Но австрийский квинтет Together с музейной точностью воспроизвел классику “черной” разновидности хард-бопа – соул-джаз братьев Эддерли. На их фоне тот же самый “Покой” (и другие вещи Хораса Сильвера) у саксофонистов Александра Осейчука и Жанны Ильмер звучали, можно сказать, изобретательнее.
Два русско-американских квинтета, инспирированных двумя нашими трубачами из Нью-Йорка (знаменитым Алексом Сипягиным и недавним эмигрантом Виталием Головневым), от хард-бопа не отступали, хотя дали нашей неизбалованной аудитории в полной мере ощутить класс настоящей ансамблевой игры. Отлично показали себя и израильский альт-саксофонист Роберт Анчиполовский (в прошлом киевлянин), и отец и сын Леонид и Николай Винцкевичи, которые вместе с западноевропейским трио Stekpanna (с единственной на весь фестиваль электрогитарой) стильно аккомпанировали американской вокалистке Ким Назарян. Назарян с мужем-тромбонистом эффектно воспользовались редкой для джаза контрастной полифонией: она пела песню “Гнездо малиновки” из репертуара Эллы Фицджеральд, он же вторил джазовой темой, сочиненной на основе этой песни. Но отклонений от нормы было не много.
IX фестиваль в “Эрмитаже” особенно убедительно продемонстрировал: наш джаз в Старом Свете представляет не разновидность джаза европейского, а родину джаза: унифицированный американский стиль Уинтона Марсалиса – Игоря Бутмана. Музыку бас-кларнетиста Ивана Волкова, например, аттестовали как идейно русскую, но только в одной его композиции (“На камушке”) и только при очень большом желании можно было услышать что-то славянское.
Наконец, самая раскрученная наша вокалистка Анна Бутурлина гвоздем программы избрала хит 60-х “Лето в городе”. Она сначала выучила его по нотам и спела так, как если бы это был все тот же Хорас Сильвер, – певица даже не сразу узнала, что в оригинале это рок-н-ролл хипповой группы Lovin’ Spoonful. Вот и весь наш джаз такой – книжно-академичный. И не вина арт-директора Михаила Грина, что все звучат как один. Другого джаза у нас для вас нет.