“Очень требуется железная рука государства”


– Восприятие изменилось не сильно. Мы сохраняем большую позицию в сырьевом секторе – “Норильский никель”, “Лукойл”, “Газпром”. Хотя мы постепенно увеличиваем долю акций из потребительского сектора.

– Это комбинация рисков. Когда мы рассматриваем актив, мы оцениваем сразу несколько факторов, в том числе политические риски, юридические. Так было и в случае с “Роснефтью”. Мы также смотрим на оценку компании – например, есть ли активы дешевле “Роснефти”.

ИСТРА – Марку Мобиусу, легендарному инвестору развивающихся рынков, в этом году исполнилось 70 лет, но он не собирается на пенсию и сохраняет удивительную бодрость. В начале августа находящийся под его управлением Templeton Strategic Emerging Markets Fund II купил 2% акций российской компании “Нутритек” за $11,8 млн, и уже спустя пару недель Мобиус, ворочающий миллиардами долларов на фондовых рынках Азии, Восточной Европы и Латинской Америки, приехал в подмосковную Истру, чтобы посмотреть на построенный здесь “Нутритеком” завод по производству детского питания. “Мы ищем компании, которые собираются стать такими же известными, как “Лукойл”, – объяснил Мобиус свой интерес в интервью “Ведомостям”.

– Вы прилетели в Россию только ради “Нутритека”?

– У меня, конечно, запланированы разные встречи, но главным поводом было посещение “Нутритека”. Большинство этих встреч с компаниями, акции которых уже торгуются на бирже. У нас много инвестиций в России: учитывая прямые инвестиции и вложения в акции публично торгуемых компаний, их объем составляет примерно $2,2 млрд. Доля прямых инвестиций пока невелика, но мы считаем это направление одним из самых важных для нас в России.

– Какова доля России в общем портфеле фондов Templeton?

– Что-то около 8%. Сейчас в нашем портфеле акции 29 российских компаний. Самая большая доля вложена в Корею – около 15%. Далее по нисходящей следуют Япония, Китай, Тайвань, Россия, Южная Африка, Бразилия.

– Вы как-то заявили, что собираетесь увеличить долю вложений России до 20%. Планы сохраняются?

– Да. Возможно, я говорил про все страны Восточной Европы. Но, конечно, я не исключаю, что доля России со временем достигнет 20%. Как правило, доля одной страны в нашем портфеле не превышает 20%.

– Вы помните свою первую инвестицию в России?

– Честно говоря, я не помню. Наверное, это были ГКО. (Смеется.)

– Вряд ли это была удачная инвестиция.

– Нет! Это было ужасная инвестиция. Я потерял около $50 млн. Только через несколько лет мы вернули эти деньги. У меня, кстати, есть билет МММ – я его храню как сувенир.

– А ГКО – это самая неудачная инвестиция или были еще менее удачные?

– В России – да, самая неудачная.

– А самая удачная?

– Самая лучшая – это, наверное, Efes. Я думаю, что мы больше всего заработали на Efes, “Амтеле” и “Лукойле”. У меня нет с собой цифр, но я думаю, что это десятки миллионов долларов и возврат средств на уровне 80–110% за два года.

– Когда вы покупали акции “Амтела”, был задействован сложный механизм страхования инвестиций. Это распространенная практика?

– Это был механизм защиты от снижения стоимости акций. Обычно когда мы осуществляем прямые инвестиции, то получаем такую защиту. Например, если компания не выполняет определенные условия, мы можем продать акции обратно компании или получить право на покупку акций в будущем по фиксированной цене. Это обычная практика для наших прямых инвестиций, но не в случае с публично торгуемыми компаниями.

– А в портфельных инвестициях какой стратегии вы придерживаетесь?

– Купить самые дешевые акции, имеющие перспективы роста стоимости. Мы смотрим на стоимость чистых активов, прибыли. Нам хотелось бы покупать акции компаний, у которых через пять лет соотношение сегодняшней цены акций к прибыли (коэффициент P/E) будет равен 5. У нас есть ограничения и по обороту. Я не стану покупать для своего фонда акции, дневной оборот которых составляет $50 000, потому что, во-первых, мы не сможем их купить, а во-вторых, продать.

– А бывает, что вы покупаете и продаете акции в течение одного месяца?

– Конечно, иногда даже в течение двух дней. Но в среднем мы владеем акциями пять лет.

– В прошлом году вы продали акции ГАЗа и говорили, что эти акции достигли справедливой цены. С тех пор котировки выросли в два раза. Не жалеете, что поторопились?

– Такое случается. Но с тех пор, как мы купили эти акции, и до момента продажи их стоимость выросла в три раза. Когда вы наблюдаете за действиями портфельных управляющих, к которым мы относим и себя, вы должны учесть, что многие их действия основаны не на фундаментальных показателях компаний, а на потребности в деньгах. Допустим, у вас есть фонд с активами $100 млн и клиенты хотят забрать назад свои деньги. Мы обязаны отреагировать в течение одного или двух дней и вернуть деньги нашим инвесторам. Нам приходится продавать.

– Во время падения фондовых рынков в мае этого года вы продавали российские акции?

– Мы продавали некоторые акции, но влияние этой коррекции на нас не было столь значительно – мы не получили большого числа заявок на возврат средств.

– Может быть, вы их покупали?

– Когда рынок снизился, мы покупали некоторые российские акции, но больше мы покупали турецкие акции, которые упали на 40%, и южно-африканские акции, которые упали на 30%. Российский рынок упал не так сильно. Здесь были некоторые хорошие возможности для покупки, но не такие, как в Турции или ЮАР.

– Что вы думаете о будущем развивающихся рынков?

– Невозможно делать прогнозы на год или два, но я уверен, что развивающиеся рынки продолжат показывать лучшие результаты, чем американский или европейские рынки. Причина проста. ВВП развивающихся стран растет в два раза быстрее, чем ВВП развитых стран. Развивающиеся страны в среднем растут на 6%, а развитые – на 3%. Вслед за экономикой растут фондовые рынки.

– У вас большая доля корейских бумаг в портфеле. Значит ли это, что, по вашим расчетам, Корея будет расти быстрее других развивающихся рынков?

– Нет. В Корее очень странная ситуация: там есть что-то вроде олигархов, которые контролируют компании, они называются “чеболи”. Они перемещают активы между своими компаниями, поэтому акции этих компаний сильно недооценены – инвесторы не готовы платить за них много. Это предоставляет нам хорошую возможность для покупки, поскольку мы верим в то, что влияние чеболей будет слабеть, а стандарты корпоративного управления – улучшаться. И за счет этого появится добавленная стоимость. Мы смотрим в будущее и предвидим улучшение.

– Это расчет или у вас в этих компаниях есть инсайдеры, которые предупреждают вас, когда и куда будут перемещаться активы?

– (Смеется.) Нет, корейское правительство делает за нас всю работу. Оно атакует чеболи. Некоторые из их руководителей уже оказались в тюрьме. Так что ситуация улучшается.

– Вас не удивило, что в мае снижались абсолютно все классы активов: и золото, и американские обязательства, и японский рынок, который традиционно имеет собственную динамику, и все развивающиеся рынки? Это было для вас сюрпризом?

– Такое происходит время от времени. Так было в 1997 г., в 1993 г. Так что это не было сюрпризом. А особенно сейчас, когда полно хедж-фондов со стратегией получения прибыли в очень короткие сроки – недели, дни и даже часы. Они могут запустить механизм падения, и на рынке начинается эффект снежного кома. Честно говоря, именно это обеспечивает нам возможности для покупки.

– Вы относите себя к числу сторонников теории “двойной вершины”, которые считают, что сейчас рынок поднимется до уровней мая, а затем снова упадет?

– Мы считаем, что сейчас рост уверенный, в этом нет никаких сомнений. Но во время этого долгого пути будут проблемы, проявления цикличных процессов. Они будут влиять на рынок.

– Но вы верите в возможность еще раз дешево закупиться акциями в октябре?

– Я не могу прогнозировать какие-то отдельные события. Точно будут события, которые никто не может предугадать. Проблема рынков в последнее время заключается в том, что все, что можно предсказать или предугадать, уже заложено в цене. И рынки может обрушить то, что вы совсем не ожидаете. Например, птичий грипп. Кто мог ожидать, что появится птичий грипп?

– Но этот фактор разве оказывает сейчас влияние на рынки?

– Сейчас не оказывает, но он оказал, когда впервые появился: он “ударил” по рынкам. Или, например, день, когда российское правительство объявило, что не будет платить по ГКО. Это было абсолютно неожиданно. Никто не ожидал, что суверенное правительство откажется платить по облигациям, номинированным в национальной валюте. Такого рода события мы не можем предсказать. Что мы можем сделать? Во-первых, защищать себя с помощью покупки тех акций, которые даже в случае разворота рынка вниз будут сохранять ценность в перспективе пяти лет. Во-вторых, мы придерживаемся дисциплины. Есть уровни цены для покупки и продажи. Если акция достигла уровня “продавать”, вы обязаны продавать, даже если все вокруг настроены “по-бычьи”. Эти деньги можно использовать для покупок потом, когда возникнет паника.

– Какова была доля наличных в ваших фондах накануне майского падения?

– Примерно 2%. Это важный момент. У нас было мало кэша. Почему? Мы считали, что по фундаментальным показателям акции были дешевыми, и не видели никаких причин продавать – акции не достигли нашего уровня “продавать”. В то же время у нас были деньги, которые мы смогли вложить в рынок, когда он снизился.

– Наверное, вы сталкиваетесь с проблемой управления большим фондом. Продажи российских акций на $1 млрд могут запросто обрушить рынок.

– Вот именно. Если вы бежите вместе со всеми в одну дверь, вы можете оказаться в неприятной ситуации. Именно поэтому вы должны продавать не тогда, когда все бегут к дверям, а когда акции приблизились к установленной вами отметке “продавать”, когда акции все еще дороги и все остальные покупают.

– Как менялось с годами ваше восприятие российского рынка? Сейчас у вас в портфеле акции самых разных компаний.

– Но с точки зрения численности населения потребительский сектор Китая и Индии кажется более перспективным. Почему этот сектор стал привлекательным в России?

– Отличие России в том, что здесь доход на душу населения растет быстрее, чем в любой другой развивающейся стране. Причина этого в том числе и в убыли населения. У вас удивительная ситуация. Население сокращается примерно на 1% каждый год, а доходы растут примерно на 15% ежегодно. Это очень-очень много.

– Какую цену акций “Газпрома” вы считаете справедливой?

– “Газпром” похож на большую китайскую компанию. Она контролируется государством, поэтому надо помнить: покупая акции “Газпрома”, вы становитесь партнером российского правительства. А значит, эта компания время от времени может пребывать на службе у правительства, и никакие соображения, касающиеся прибыли, учитываться не будут. Это отражается на ее оценке, как и на оценке аналогичных компаний по всему миру. Я не скажу, какую цену акций “Газпрома” я считаю справедливой, потому что не хочу вводить ваших читателей в заблуждение. Я могу сказать, что мне нравится “Газпром”, а на следующий день продать акции. Потом мне скажут: зачем же вы рекомендовали их покупать?

– Как высоко могут вырасти цены на нефть?

– Цена $200 за баррель возможна. И цена $300 за баррель возможна. Я утверждаю это, потому что цена на нефть на самом деле зависит не только от соотношения спроса и предложения. Она зависит еще и от курса доллара. Если доллар обесценится, то цена может дойти до $1000 за баррель. Если [президент США Джордж] Буш продолжит войну в Ираке и еще начнет войну в Иране, то у США возникнут проблемы с бюджетом: люди перестанут верить в доллар и станут сбрасывать американские казначейские обязательства. Тогда курс доллара упадет и цена всех активов, номинированных в долларах, взлетит вверх – и нефти, и платины, и палладия. При этом реальная стоимость не сильно изменится. Предсказать все это крайне сложно, поэтому мы диверсифицируем активы. Например, мы приходим в компанию типа “Норильского никеля” и смотрим, чем они занимаются еще кроме никеля. Если они занимаются еще и золотом, палладием и другими ископаемыми, то для нас это очень хорошо. Появляется диверсификация, а значит, и защита инвесторов в какой-то степени. Цена одного товара может упасть, а другого – вырасти. Поэтому, например, мы вложились в Anglo-American: они занимаются и золотом, и бриллиантами, и другими товарами.

– Насколько сильна связь между ростом цен на нефть и состоянием фондовых рынков?

– Мы изучали это проблему. К сожалению, корреляция между ценами на нефть и фондовым рынком, американским и другими, крайне незначительна. Есть очень много самых разных факторов, которые необходимо учитывать. Нельзя просто говорить о цене на нефть, на золото, инфляции или даже ставке рефинансирования. По логике повышение ставок рефинансирования должно приводить к падению рынка, но, к сожалению, не все так просто. Никакой корреляции нет. Рынок непредсказуем.

– Почему вы не стали покупать акции “Роснефти”?

– Есть ли сейчас в России политические риски?

– Конечно, есть. Они были и будут. В любой стране есть политические риски.

– Что вы ожидаете от предстоящих российских выборов 2008 г.?

– Я считаю, что выборы – это хорошо. Выборы означают перемены, Россия на пути к становлению плюралистического общества. Я оптимистично отношусь к этому процессу.

– Как долго еще, на ваш взгляд, Россия будет считаться развивающимся рынком?

– Это зависит от размера дохода на душу населения. Это один из важнейших индикаторов, отличающий развивающиеся рынки от развитых. Другой важный показатель – масштаб рынка, т. е. размер капитализации фондового рынка.

– В чем, на ваш взгляд, недостатки российского фондового рынка? Что бы вы посоветовали сделать регулятору в первую очередь?

– Одна из основных проблем в том, что на рынке есть две конкурирующие биржи – РТС и ММВБ. Это создает большую проблему для России – прежде всего потому, что препятствует консолидации ликвидности на рынке. Есть и другая проблема: брокеры не обязаны проводить все сделки через биржу, поэтому часть из них не прослеживается. У России есть замечательная возможность создать единую биржу и единый независимый депозитарий. С их помощью можно будет создать систему, которая будет работать по всей стране и включаться последовательно в каждом часовом поясе. Она станет прекрасной площадкой не только для российских акций, но и для азиатских и европейских акций.

– В нынешних условиях трудно работать?

– Да, потому что сейчас сложно оценить ликвидность и реальную цену. Эта система позволяет брокерам создать огромную разницу между ценой продажи и ценой покупки, а значит, получить громадную прибыль. Поэтому они и не хотят ее менять. Это одна из главных причин, почему эта система до сих пор существует.

– Вы по этой причине предпочитаете покупать ADR российских компаний, в частности “Лукойла”, а не обычные акции?

– Во-первых, ADR более ликвидные, а во-вторых, их дешевле купить.

– Вы имеете в виду расходы на сделку?

– Все расходы, связанные со сделкой, расчетами и т. д. Недавно мы заплатили депозитарию “Газпрома” $4 млн за регистрацию наших акций, обращающихся на местном рынке. Это сумасшедшая цена.

– А какова обычная цена подобной операции?

– $10 000. Существующая в России система фондового рынка создает ужасные условия для местных инвесторов и еще более худшие условия для иностранных инвесторов. Когда у нас есть выбор между покупкой ADR и обычных акций, мы всегда выбираем ADR, потому что такую сделку легче оформить и потому что мы видим разницу между ценой покупки и ценой предложения. Поэтому я очень хотел бы, чтобы в России была проведена реформа этого сектора. Это одна из тех областей, где очень требуется железная рука закона или государства.

– Вы продали акции ГАЗа, “Северсталь-Авто”, но сохраняете пакет в “АвтоВАЗе”.

– Да. “АвтоВАЗ” может стать перспективным проектом.

– Вам нравится, как “Рособоронэкспорт” управляет этой компанией?

– Сначала нужно увидеть результаты.

– У вас есть акции “Северстали”. Как вы отнеслись к сделке Mittal и Arcelor?

– Жалко, что “Северстали” не удалось заключить эту сделку. Они были бы достойным партнером. И для России, и для Европы комбинация “Северстали” и Arcelor была бы более полезной.

– А что они не так сделали?

– Это не они что-то не так сделали, это проблема российского пиара. России необходимо улучшить свой имидж в Европе и во всем мире. Для России это очень важно.

– Вы завели собственный паевой фонд в России, а потом продали его ОФГ. Не хотите его возродить?

– Да, мы хотели бы его возродить. Рыночные условия улучшились. Я не могу назвать сроки, но это может случиться очень скоро. Например, мы уже вернулись с проектами паевых фондов в Восточную Европу и Китай.

– На пенсию не собираетесь?

– Нет, рановато.