Бой с тенью

Как заметил однажды Василий Гроссман, самые сложные проблемы всегда имеют простые, ясные для понимания неправильные решения. Речь идет о новой редакции закона “О противодействии экстремистской деятельности”. Избранная законодателем стратегия состоит в последовательном расширении понятия “экстремизм” – по сути, в доведении его до абсурда. При этом власти довольно редко и очень избирательно реагируют на случаи реального экстремизма, выражающегося не только в разжигании ненависти, но и в совершенно конкретных актах насилия на расовой, национальной, языковой, религиозной или социальной почве.

Широко расставленная сеть

Чем шире понятие экстремизма, тем легче подтянуть под него любого, кто чем-либо не угодил властям – федеральным, региональным, местным. Вот определение экстремизма из новой редакции закона: “Нарушение прав и свобод человека и гражданина, причинение вреда здоровью и имуществу граждан в связи с их убеждениями, расовой или национальной принадлежностью, вероисповеданием, социальной принадлежностью или социальным происхождением”.

В переводе с юридического на русский это означает, что при желании можно объявить экстремистом даже университетского преподавателя, поставившего двойку нерадивому студенту. Хуже того, едва ли не любая порочащая публикация может быть теперь интерпретирована как “нарушение прав человека и гражданина” и “экстремизм”, если журналист не докажет ее строгое соответствие действительности. А ведь у журналиста нет полномочий следователя (которые и следователю не всегда помогают). С чистыми руками и диктофоном против высокопоставленного жулья – это ли не безумство храбрых, достойное песни?

Уж не знаю почему, но данная новелла в законе осталась совершенно не замеченной комментаторами. Всем бросилась в глаза другая норма – объявлявшая экстремизмом “публичную клевету в отношении лица, замещающего государственную должность”. Появилась даже информация о якобы первом случае применения данной законодательной новеллы: против редактора башкирской газеты “Провинциальные вести” Виктора Шмакова было возбуждено уголовное дело в связи с публикацией статей “Советы бывалого. Инструкция по поведению участников революции во время массовых народных выступлений” и “Краткая программа чрезвычайных и первоочередных мер башкирского революционного комитета после успешного осуществления революции на ближайшие 100 дней”.

Однако новелла в антиэкстремистском законе строго юридически не может иметь к “делу Шмакова” никакого отношения, поскольку факт клеветы в отношении чиновника должен быть, как сказано в законе, “установлен в судебном порядке”, а в нашем Уголовном кодексе пока нет статьи “Клевета в отношении лица, занимающего государственную должность”. Но не надо расслабляться – такая норма неминуемо появится в УК РФ в самое ближайшее время, с тем чтобы придать современные очертания практике преследования инакомыслящих, т. е. нормальных, свободно мыслящих людей. Иначе зачем было огород городить?

С появлением такой статьи в УК мышеловка захлопнется: критика власти станет клеветой, клевета – экстремизмом, а это уже вполне законное основание для прекращения выпуска любого СМИ. Причем без всяких предупреждений. Согласно статье 11 закона “О противодействии экстремистской деятельности” для закрытия любого средства массовой информации вполне достаточно наличия “реальной угрозы” того, что выпуск данного СМИ может повлечь “причинение вреда личности, здоровью граждан, окружающей среде, общественному порядку, общественной безопасности, собственности, законным экономическим интересам физических и (или) юридических лиц, обществу и государству”. В столь широко расставленную сеть трудно не угодить, особенно если ловцы имеют в этом деле личный интерес, а их жертвы уповают лишь на нормы Конституции и беспристрастность Европейского суда по правам человека.

Не перепутать экстремизм

и инакомыслие

Убежден: экстремизм рождается не на пустом месте. Он проявляется, когда накаляющийся конфликт не дают перевести в русло цивилизованной политической дискуссии. Совершенно не важно, кто именно мешает такому переводу – власть или ее оппоненты. В любом случае именно власть должна сделать все возможное и невозможное, чтобы не довести дело до насилия и не только выпустить пар в диалоге, но и использовать силу этого пара для долгосрочного решения реальной проблемы. И наоборот: ограничивая свободу мнений, запрещая диалог, превращая политический процесс в кукольный спектакль, власть фактически закрывает путь к решению проблемы.

Чтобы побороть экстремизм, важно не путать его с оппозицией, критикой, инакомыслием, пусть даже выраженным с чрезмерной экспрессией. Примем во внимание, что в странах устоявшейся демократии уже давно отказались от наказания не только за инакомыслие, но и даже за его пропаганду. Если в законодательствах и остается упоминание о наказании за “призыв к бунту”, то скорее как дань традиции и предохранительный стоп-кран на случай чего-то действительно экстраординарного. Например, в Великобритании “подстрекательство к мятежу” сохраняется в перечне серьезных преступлений, но с 1945 г. трактуется исключительно как выступление, направленное на провоцирование общественных беспорядков и неповиновения с целью помешать деятельности законного правительства, и с 1947 г. на практике не применяется.

Во Франции тоже больше века сохранялись нормы закона 1881 г. об уголовной ответственности за клевету в отношении государственного учреждения, министра, депутата или государственного чиновника. Но, так же как и обвинение в подстрекательстве к государственной измене, эти нормы закона уже много десятилетий на практике не применялись. Они фактически утратили силу. Почему? Потому что все общество стало иначе относиться к критике, стало шире трактовать свободу слова.

Свою роль сыграла и практика Совета Европы, в частности Европейского суда по правам человека, которая в основном выдержана в духе доктрины clear and present danger. В решении по делу, связанному с прокурдскими выступлениями в турецкой прессе, суд записал, что свобода выражения политических мнений может быть ограничена лишь постольку, поскольку инкриминируемая публикация в условиях квазигражданской войны имеет своей целью и (или) реально может спровоцировать эскалацию насилия.

Порочный круг экстремизма

Российское общество все больше свыкается с ситуацией, в которой экстремизм и борьба с ним являются повседневной рутиной. Страшные вести с улиц и площадей – убийство таджикской девочки и перуанского студента, взрыв на Черкизовском рынке – уже не воспринимаются как что-то экстраординарное. Появляются теории заговоров: говорят, что “Белый патруль” и “Движение против незаконной иммиграции” – не более чем разные подразделения одной и той же глубоко законспирированной экстремистской организации фашистского толка, стремящейся к захвату власти в стране. И только кремлевские руководители не дают победить этому абсолютному злу.

Но, к сожалению, многие облеченные репрессивными полномочиями люди не заинтересованы в том, чтобы всерьез бороться с реальным нарастанием экстремистских настроений в обществе. Во-первых, ксенофобские настроения распространены в правоохранительной среде. По данным февральского опроса “Левада-центра”, 40% сотрудников милиции поддерживают лозунг “Россия для русских”, а 67% негативно относятся к выходцам с Кавказа и из среднеазиатских республик. Во-вторых, в госаппарате до сих пор сохраняется легкомысленное отношение к экстремизму как к народной потехе или проделкам городских сумасшедших. Даже те правильные слова, что произносятся с самых высоких трибун, воспринимаются у подножия вертикали власти не иначе как ритуальная говорильня для отвода глаз. “Мы прекрасно знаем всех, по кому плачет Бутырка, и можем запросто переловить их за пару дней, но только это, оказывается, никому не нужно”, – признался мне недавно друг-однокашник, отправивший за решетку не один десяток криминальных авторитетов.

Складывается замкнутый круг: в обществе, где зреет экстремизм, власть отказывается от систематической, терапевтической борьбы с ним, предпочитая использовать его как повод для маниакального законопачивания всех щелей, через которые свободная мысль может оказать влияние на политический процесс. В свою очередь, умышленное сворачивание демократических институтов еще больше подогревает экстремизм, поскольку не позволяет протестным силам включиться в нормальную политическую конкуренцию. Конечно, пока еще власть может разорвать этот порочный круг. Но захочет ли? Сумеет ли? Успеет ли?