Поговори с ним
Глухая ухаживает за слепым – для того чтобы этот сюжет не вызывал чувства стыда и желания поскорее выбраться из кинозала, надо, похоже, всего-то ничего – чтобы сиделку со слуховым аппаратом играла хрупкая Сара Полли, а обожженного пациента – ироничный великан Тим Роббинс. Плюс специфический антураж – действие происходит на нефтяной вышке посреди моря.
После несчастного случая работа остановлена. Немногочисленная команда живет в полусонном оцепенении. Добродушный повар упражняется в приготовлении блюд разных народов мира, стойко игнорируя требования сделать наконец обычный гамбургер. Герой Тима Роббинса, лежа на койке и незряче вращая кровавыми от ожога глазами, пытается распознать акцент, угадать имя и цвет волос неразговорчивой медсестры-иностранки, подкладывающей ему судно и меняющей повязки. Он умудряется все время шутить – остроумно и на удивление жизнерадостно. А она по ночам (мелодрама есть мелодрама) слушает одну и ту же запись на автоответчике его мобильного телефона. Океанограф ежедневно измеряет количество волн, которые монотонно бьются о сваи. Небо и море всегда одинаково серого цвета. По пустой платформе бродит кем-то прирученный дикий гусь.
Образ рая привычней помещать на остров, но можно ведь и на ковчег. Истории, которые в конце концов рассказывают друг другу герои Сары Полли и Тима Роббинса, – о боли и бессилии что-то изменить, но нефтяная вышка в сотнях миль от берега – место, где возможно странное, пасмурное счастье, приближение к которому и составляет смысл фильма Изабель Койшет.
Все остальное – сострадание и невозможность забыть о пережитом ужасе, – несомненно, важно, но в пересказе обречено выглядеть как гуманитарный груз. Есть недавние трагедии, о которых обязана помнить цивилизованная Европа. Есть опыт боли, рядом с которым ваш собственный опыт ничтожен. Изабель Койшет хватает смелости и такта не превращать эту публицистику в драму отчуждения, а перевести ее на язык love story, в которой хеппи-энд кажется не условностью жанра, а разновидностью морального долга. Простым и искренним жестом, не вызывающим никаких эстетических возражений. Осознанным авторским выбором, требующим от зрителя ответного усилия, которое состоит в способности поверить, что этот сюжет не только может, но непременно должен закончиться именно так.