Майкл Эгглтон, председатель правления инвестиционного банка “Траст”
Американец Майкл Эгглтон связал свою жизнь с Россией – он живет в Москве уже 13 лет. “Какой смысл ехать в Лондон и консультировать английский бизнес? Я об этом ничего не знаю”, – рассуждает бывший управляющий директор банка Merrill Lynch. В минувшую пятницу совет директоров инвестбанка “Траст” утвердил Эгглтона в должности председателя правления этого банка. В интервью “Ведомостям” Эгглтон объяснил, почему он предпочел работу в российском банке карьере в Merrill Lynch.
– “На оригинальной вилле “Русский аметист” с пятью спальнями есть предметы культуры и искусства из России, где жили владельцы виллы Ребекка и Майкл Эгглтон, работавший советником по инвестициям посткоммунистического правительства”. Это журнал Forbes про вас написал?
– Да, у нас там [на Карибских островах] целый курорт, им управляет моя жена. На вилле есть картины, столовое серебро, вазы, ковры из Средней Азии.
– И вы действительно консультировали правительство России?
– Когда я работал в Credit Suisse First Boston (CSFB) в 90-е гг., у нас было несколько проектов с правительством, касавшихся инвестиций, выпуска облигаций, мне пришлось заниматься реструктуризацией ГКО-ОФЗ для банка. Видимо, поэтому журналист так и написал.
– CSFB первым из инвестбанков пришел в Россию. Какие тогда были приоритеты, как вы участвовали в формировании российского рынка ценных бумаг?
– В России я начинал работать в Price Waterhouse, мы сотрудничали с USAID, российской комиссией по рынку ценных бумаг, консультировали по новым законам. В 1995 г. я перешел в CSFB, когда Борис Йордан и Стивен Дженнингс ушли в “Ренессанс Капитал”. Главной задачей тогда было развитие бизнеса по операциям с акциями, а также с облигациями (его я как раз и возглавлял).
– Что заставило вас перейти в местный банк из ведущего международного?
– В прошлом году я решил покинуть международный инвестбанковский сектор и сменить род занятий. Думал о том, чтобы работать в банке, фонде прямых инвестиций или промышленной компании. Мне хотелось не просто консультировать, реструктурировать или помогать бизнесу в работе с рынками капитала, а участвовать в построении бизнеса, взять его в одном состоянии и с течением времени перевести в другое. Когда Аллен Вайн, возглавлявший российский офис Merrill Lynch, в марте ушел в “Нафта-Москва”, я согласился временно возглавить банк, чтобы найти замену Вайну. Мы пригласили Сергея Алексашенко. Ему нужно было познакомиться с бизнесом. Когда это было сделано, я покинул Merrill Lynch.
Мы с женой много разговаривали, тем более что у нас маленькие дети, думали, на чем остановиться – Нью-Йорке, Лондоне или Москве. Мы долго жили в Москве, нам здесь очень нравится. Я знал некоторых акционеров “Траста”, некоторое время работал с ними, и мы стали обсуждать, что я мог бы привнести в банк. Мы вели, я бы сказал, философские дискуссии: чего они добились после того, как выкупили банк, в какой ситуации банк находится сегодня, каким они хотели бы его видеть через 3–5 лет и как я мог бы помочь в реализации этого видения.
Лучше всего я разбираюсь в развивающихся рынках. Какой смысл ехать в Лондон и консультировать английский бизнес? Я ничего об этом не знаю. Россия же предоставляет самые значительные возможности из всех развивающихся стран – от ЮАР до Израиля, Турции и Центральной Европы, и она составляет и будет составлять самую значительную часть этого рынка. Да, здесь много беспорядка, Россия не такая хорошая, но и не такая плохая, как кажется. При всех проблемах был достигнут такой прогресс, что просто поражаешься.
– “Траст” – не очень большой банк. Чем вас привлекает работа именно в нем? Какие у него перспективы?
– В холдинге два банка: национальный банк “Траст” и инвестиционный банк (ИБ) “Траст”. Я буду заниматься преобразованиями в ИБ “Траст”, но в сотрудничестве с нацбанком. Если смотреть на холдинговую компанию, это один из крупнейших банковских институтов в стране, но по отдельности эти два банка занимают более скромные места. В ИБ “Траст” есть высококлассное подразделение инструментов с фиксированным доходом, но есть много продуктов, которые требуют развития: акции, прямые инвестиции, недвижимость, деривативы, которые я как раз и буду разрабатывать. Особо захватывающие перспективы открываются при использовании дистрибуторских возможностей нацбанка “Траст”, имеющего большую клиентскую базу и сеть отделений по всей России. Это большая задача, потому что нужно создавать в банке корпоративную культуру, которой сегодня практически нет. Сейчас мы находимся на первой стадии – преобразования из банка, входившего в финансово-промышленную группу, в независимый банк с региональной сетью. На следующей стадии, которая займет 2–3 года, мы должны сформировать набор продуктов; этим я сейчас и собираюсь заняться. В конце второй стадии нужно интегрировать эти продукты в дистрибуторскую систему нацбанка. После этого нужно будет оценить, достаточно ли у нас капитала, чтобы переходить к следующей стадии развития, и какой она может быть.
– Каков срок вашего контракта?
– Пять лет. Я здесь надолго. Знаю, по рынку гуляют слухи, что мы готовы продать банк уже завтра. Но сейчас не время его продавать – в этом уверены и акционеры, и я. Прежде чем начинать говорить о продаже, нужно реализовать вторую стадию.
– Может ли покупателем “Траста” стать Merrill Lynch?
– [Председатель советов директоров “Траста”] Илья Юров четко заявил, что банк не продается. Но когда идет крупная реорганизация и руководителем приглашают западного инвестбанкира, это, естественно, порождает домыслы. Вопрос в том, зачем владельцам “Траста” продавать его. Чтобы получить деньги? Но “Траст” – это нишевый банк. Получить за него хорошие деньги почти невозможно: нужно найти покупателя, которому нужна какая-то одна, ну две узкоспециализированные вещи. Дополнительный капитал банку не нужен, поэтому вопрос привлечения стратегического инвестора тоже не стоит. Но через несколько лет мы оценим ситуацию: нужно ли нам больше активов, больше капитала, насколько велики банки-конкуренты. Есть разные способы увеличения капитала: IPO, субординированный долг, привлечение стратегического инвестора.
– А Merrill Lynch, в принципе, заинтересован в покупке российского инвестбанка?
– Крупным организациям нужно много времени на разработку планов, прежде чем они начнут быстро действовать. Merrill Lynch как раз на этой стадии. Приоритеты их деятельности в России определены, сказать, что конкретно они планируют делать, я не могу, но они расширяют здесь свой бизнес, нанимают людей.
– Из банка недавно ушли несколько ключевых аналитиков. Что вы будете делать?
– Наша команда аналитиков по долгам оценивается очень высоко, и большая ее часть остается. Во-первых, очень важно объяснить людям, чего банк теперь будет добиваться, какие у нас планы. Во-вторых, ввести прозрачную схему вознаграждения, нужно, чтобы люди понимали свои обязанности, карьерные перспективы. В-третьих, объяснить сотрудникам, что их действия являются частью общей стратегии, это касается перекрестных продаж, работы с нацбанком. Но на все это нужно время, понятно, что сейчас царит некий хаос.
– Сколько денег планируется потратить на реструктуризацию?
– До конца года мы должны составить бизнес-план и бюджет, тогда будет видно, какие инвестиции нужны.
– Как вам кажется, не будет ли удобнее переименовать хотя бы один из банков, чтобы было проще их различать?
– Структура банковского холдинга сложилась исторически и в соответствии с выданными лицензиями. Это два разных бизнеса: в одном предлагают продукты и услуги крупным клиентам, в другом через розничную сеть работают с менее крупными. На практике интеграция между ними будет возрастать. Так что различать их станет еще сложнее.
– Какова роль Юрова и других акционеров в управлении ИБ “Траст”?
– Они определяют стратегию развития, которую мне предстоит реализовывать.
– Вам предложили долю в банке?
– Мое вознаграждение будет зависеть от того, в какой степени мне удастся достичь поставленных целей. Есть зарплата, и есть бонус.
– Многие все еще помнят о корнях “Траста”, о его связи с опальной ныне группой “Менатеп”. Это влияет на репутацию?
– Я, конечно, много думал на эту тему. Это остается проблемой, хотя с каждым днем она становится все менее актуальной. Отрицательные стороны понятны. Положительные заключаются в прозрачности действий банка. Участники рынка видят, как руководство банка в течение нескольких лет ликвидировало риски, ассоциирующиеся с прошлыми владельцами. И чем дальше, тем меньше будет таких ассоциаций. В последние 1,5–2 года клиенты, которые раньше не хотели работать с банком, стали понимать, что он превращается в другую организацию. Если раньше банк был частью ФПГ, то в результате реструктуризации, проводимой нынешними владельцами, его бизнес перестает зависеть от одной компании или группы компаний. Многие банки сейчас идут тем же путем. На рынке понимают, что риск того, что случилось с ЮКОСом, стал своего рода общерыночным риском. И понимают, что остаточные риски, связанные с “Трастом”, отходят в прошлое.
– В Кремле дело ЮКОСа называли показательным. Что оно показало международным инвесторам?
– Риски есть на любом рынке, который, как российский, быстро развивается и одновременно создает правовую систему. Дело ЮКОСа показало, что в России эти риски еще сохраняются, и тот, кто здесь инвестирует, должен их дополнительно анализировать, смотреть на прошлое компании, особенно из сектора природных ресурсов. Но риск может быть вознагражден высокой доходностью инвестиций. В конце концов инвесторы, похоже, сошлись во мнении, что это был единичный случай, хотя в подсознании у них могут и оставаться какие-то сомнения.
– Рубль стал свободноконвертируемой валютой. Вы это почувствовали?
– Пока это ни на что особо не повлияло, ведь новое положение вступило в силу всего два месяца назад. Но это значимое изменение – прежде всего для иностранных инвесторов. Теперь иностранцы с большей легкостью и желанием будут работать на рынке рублевых инструментов, что хорошо для российской экономики.
– Что больше всего вам не нравится в российском рынке ценных бумаг?
– Бюрократия. Чтобы провести расчет по сделке, нужно провести несколько операций. Это требует дополнительных расходов и времени.
– В чем вы видите отличия России от других развивающихся стран?
– Восточноевропейские рынки небольшие, поэтому, когда иностранные инвесторы приходят на эти рынки, они быстро растут. Верно и обратное: когда страна начинает испытывать экономические проблемы, капитал уходит, и рынки рушатся. Но по таким показателям, как отношение выданных кредитов к ВВП, количество банковских продуктов, степень охвата регионов банковскими услугами, они сильно опережают Россию. Если Россия достигнет такого уровня кредитования реального сектора, как в Восточной Европе, она просто будет другой страной. По интересу инвесторов к внутреннему рынку и таким факторам, как природные богатства, размер страны, диверсифицированность рынков капитала, Россия больше похожа на Турцию и Бразилию. Но там ликвидность рынка намного больше. В Турции, если вам нужно закрыть позицию на $500 млн, это можно сделать за одну минуту, потому что рынок очень большой и ликвидный. А в России это занимает много времени.