Россия и Запад: Водка с колой
Недавнее признание президентом США факта существования секретных тюрем, в которых за рамками какого-либо правового режима содержались наиболее опасные, по мнению американской администрации, лица, подозреваемые в терроризме, порождает своего рода дежа вю. Ведь карьера российского президента тоже начиналась с емких слов о готовности в рамках борьбы с терроризмом не обращать внимание на какие-либо правовые ограничения.
Эффект дежа вю усиливается, если взглянуть на многие процессы, происходящие как в США, так и в ряде крупнейших стран Европейского союза, через призму российского опыта.
Мы все больше похожи
Один из основных показателей здоровья общества – уровень обобщенного доверия, или доверия к людям вообще вне зависимости от факта личного знакомства, – сокращался на протяжении 1990-х гг. как в постсоветских странах, так и в США. По данным World Values Survey, в 1990 г. почти 50% американцев и 35% россиян считали возможным доверять незнакомым людям, в 2000 г. готовность доверять сохранилась лишь у 35% американцев и 23% россиян.
Синхронным образом “здесь” и “там” растет и расовая нетерпимость, и число конфликтов на национальной почве. Воспоминания о погромах в Париже осенью 2005 г. перекликаются с недавними событиями в Кондопоге на российском севере или взрывами на Черкизовском рынке в Москве. В США конфликты на расовой почве не принимают таких явных форм, но это видимое благополучие достигается во многом за счет резкого ограничения эмиграции и сегрегации значительной части афроамериканского населения – уже не в гетто, как в 60-е и 70-е гг., а в тюрьме, где эта группа вместе с латиноамериканцами составляет более двух третей тюремного населения. США и Россия к тому же являются мировыми лидерами по относительным размерам тюремного населения: 701 и 606 заключенных на каждые 100 000 населения соответственно в 2003 г.
Последние президентские выборы в США напомнили о целом ряде избирательных технологий, которые в постсоветском контексте обычно называют применением административного ресурса и черным PR. Речь идет о многочисленных комитетах, или “группах 527” (от номера статьи американского налогового кодекса), распространявших компрометирующую информацию о кандидате от оппозиционной партии. Стоит упомянуть и о стратегиях ограничения доступа к урнам ряда групп избирателей (тех, которые с большей вероятностью проголосовали бы за оппозиционного кандидата): затруднении их регистрации, создании предпосылок для длинных очередей и т. п.
Наконец, возьмем такую специфическую сторону повседневной жизни, как контроль за безопасностью в аэропортах и при пересечении границ. Постоянно изменяющиеся и подчас не известные пассажирам списки предметов, разрешенных к перевозке в ручной клади (причем работники контроля в аэропортах весьма свободны в их трактовке), унизительные процедуры личных досмотров и все возрастающие транзакционные издержки пересечения границ рождают чувство, до боли знакомое любому (пост)советскому человеку: бессилие перед лицом представителя власти.
Взаимное заражение
Тенденции к сближению прежних антагонистов – России и стран Запада – через их взаимное заражение худшими чертами своих визави были впервые подмечены еще в конце 70-х гг. и сравнивались с эффектом от смешения водки и колы (книга социолога Шарля Левинзона, выпущенная в 1977 г., так и называлась: “Водка-Кола”). Негативную конвергенцию обусловливает целый ряд движущих сил, действующих как на национальном, так и на глобальном уровне. А ускорение процессов взаимного заражения в 90-х гг., видимо, не в последнюю очередь объясняется интенсификацией контактов между властвующими и экономическими элитами, которые осуществляются при отсутствии адекватных институциональных рамок на глобальном уровне.
Можно предположить, что члены элит учатся друг у друга обходить ограничения, существующие на национальном уровне, и вести себя оппортунистически, т. е. наиболее удобным с точки зрения своих индивидуальных и групповых интересов образом. В конечном счете всевластие для тех, кто им обладает, всегда привлекательнее и удобнее, чем власть ограниченная, а здесь у российской властвующей элиты есть чему поучиться. Иногда говорят даже о новой статье российского экспорта, наряду с нефтью и газом, – политических технологиях. Правда, в явной форме политтехнологии пока экспортировались только в страны ближайшего зарубежья (например, на Украину в 2002–2004 гг.), но нельзя исключить, что недалек тот час, когда они появятся и на рынках Западной Европы и Северной Америки. Недаром в пьесе известного итальянского драматурга Дарио Фо “Двуглавая аномалия” (2003) Сильвио Берлускони оказалась уготована роль реципиента мозга российского президента – настолько их поведение выглядело сходным.
Конечно, Россия и западные страны ввиду разных исходных условий имеют разную скорость движения к точке полной негативной конвергенции. Более того, на Западе сохраняется скелет институтов, созданных в период сильного гражданского общества. В конечном счете именно наличие в США институтов свободной прессы и парламентского расследования заставило американского президента сделать неудобные признания (вынудить российского президента сделать что-либо подобное – задача, вероятно, очень трудная). Но мысль о том, что “у них” все тоже далеко не так хорошо, является слабым утешением для россиян, равно как и осознание того, что “ты умрешь сегодня, а я – только завтра”, вряд ли утешает жителей западных стран.
Крушение идеалов
Особенно неутешительными выглядят обрисованные тенденции для российских реформаторов, для которых приставка “прозападный” когда-то звучала как знак качества. Как критиковать действительность и власть, которая “обла, озорна, стозевна и лаяй”, если точкой отсчета для критики как раз всегда был Запад? Как строить программу реформ, если они всегда писались с западных образцов? По признанию одного из высокопоставленных чиновников, Федеральная антимонопольная служба “делалась по западному образцу” и остается прежде всего “фишкой для Запада: дескать, у нас тоже есть конкурентный орган, а так, по большому счету, олигархическому государству антимонопольная политика не нужна”. Для целых поколений реформаторов Запад был не только ориентиром, но и источником сил и поддержки. Можно предположить, что крушение идеала превратилось в один из ключевых компонентов трагедии поколения, внесшего наибольший вклад на первых этапах постсоветских реформ, – поколения шестидесятников. Отсутствие реальных альтернатив, точнее, веры в то, что они реализуемы, как показывают данные социологических опросов, проводимых в рамках проекта New Russia Barometer, является одной из причин, по которым россияне соглашаются с действующим режимом (Richard Rose, William Mishler and Neil Munro (2006), Russia Transformed: Developing Popular Support for a New Regime, Cambridge: Cambridge University Press).
Впрочем, в складывающейся ситуации есть и несомненный плюс. Крах прежних иллюзий вынуждает искать опору реформ внутри общества, а не за его пределами. В 90-е гг. было чрезвычайно популярным выражение о ненужности изобретать заново велосипед. Выясняется, что изобретено еще не все и проблемы с ездой на существующих моделях имеют как россияне, так и наследники их изобретателей на Западе. Поэтому более уместным представляется говорить даже не столько об опоре исключительно на собственные силы (как это тоже уже не раз бывало в российской истории), а о необходимости поиска новых ориентиров (конструирования нового дизайна велосипеда) здесь и сейчас, в кооперации со всеми теми социальными акторами и личностями за рубежом, которые не удовлетворены существующей ситуацией и сталкиваются с аналогичными дилеммами. Так действительно ли кончилась эпоха Великих географических открытий и не осталось объектов, координаты которых не нанесены на карты?