Обезжиренное сало
Как в Большом теперь есть два “Онегина” – Бориса Покровского (1944) и черняковский, так в Мариинском образовались два “Мазепы” – Ильи Шлепянова (1950) и свежий Юрия Александрова. Занятно, что старый спектакль в 1998-м восстанавливал тот же Александров (по легенде – за сутки). Это была глубоко традиционная постановка, с гиперреалистическими писаными декорациями Александра Константиновского, с пышными “аутентичными” костюмами, с роскошным балетным дивертисментом, с выверенными мизансценами и яркими психологическими красками. И, главное, с выдающимися вокальными и актерскими работами, прежде всего Николая Путилина – Мазепы, и вдохновенным оркестром Валерия Гергиева. Все вместе образовывало зрелище столь захватывающее, что думалось: вот, опере такой и следует быть.
Важно заметить, что сама по себе музыка в целом ничего особенно фольклорного не содержит. Чайковскому Малороссия не более важна, чем Байрону в поэме “Мазепа”, это среднеромантический музыкальный язык XIX в. Сцена же буквально шкварчала национальным: танцевали гопак со всеми его разножками, тиха была именно украинская ночь, проникновенно молились перед казнью православные Кочубей и Искра.
Программка нынешнего спектакля сообщает: “Действие происходит в начале XVIII века в Малороссии”. Вранье! Действие происходит где угодно и когда угодно. Художник Георгий Цыпин декорировал все зеркало сцены статуями, представляющими собой контаминацию ВДНХ и глиняных воинов из китайских гробниц. Резиновые наголовники, изображающие бритые казацкие головы с оселедцами, откровенно бутафорские, это некий знак дикого азиатского (ближне-, средне- или дальневосточного) племени. Ясно, что так оно воспринималось публикой Метрополитен. Мы же, с нашим-то знанием украинского колорита – от Гоголя до анекдотов про сало, не можем не понимать, что это, мягко говоря, программная условность. С тем же успехом эдак можно одеть, к примеру, “Набукко” Верди – какая разница, сердюки Мазепы и казаки Кочубея или евреи и ассирийцы: справа черно-серебряные, слева бело-золотые, и машут друг на друга шашками – ятаганами – самурайскими мечами.
“Набукко”, между прочим, в Мариинском театре в прошлом году поставил Дмитрий Бертман. У него, помнится, Абигайль демонстрировала свою злокозненность путем хлестания подмостков кнутом. У Александрова их хлещут стражники, пугая толпу в сцене казни. Вообще, “Мазепа” продолжает многолетний заочный чемпионат по безвкусице между гг. Бертманом и Александровым. Последний еще в предыдущем “Мазепе” присочинил отрубленную голову Кочубея, которую выносили и с деревянным стуком швыряли оземь. Тогда критика дружно высмеяла этот гиньоль, его убрали – и что же? Теперь, хоть и в других декорациях, голова снова катится, попутно сбив одну из каких-то голов, которыми уставлен весь планшет. Над всем этим боулингом парит медальный профиль неустановленного лица с чубом, выложенный лампочками на манер украшения парковых аттракционов. Мазепа в начале любовной картины с Марией взасос целует некую дамочку, та, уходя, забывает платок, Мария впоследствии его находит – вот и основание для ревнивых укоров. Однако что в таком случае означает страстная ария Мазепы “О, Мария”, которую тот поет в одиночестве, – признаваясь в любви Марии, он что, сам себя обманывает?
Актерская мощь Николая Путилина временами заставляла забывать не только об абсурдных режиссерских решениях, но и о его собственных голосовых проблемах. Он сейчас не в такой катастрофической форме, как в прошлогоднем “Риголетто”, но, увы, былых вокальных роскошеств нет. В целом же Путилин и Лариса Дядькова – Любовь, демонстрируя старую закалку (безупречную дикцию, выразительность мимики и жеста, осмысленность каждой минуты своего сценического существования), дают настоящую цену окружающему их скучному киселю.
Валерий Гергиев давно не играл дома и, судя по всему, подзабыл акустические свойства своего зала – оркестровые эффекты были не столько музыкальными, сколько шумовыми. Но это дело поправимое. Интереснее другое. В 2003-м, когда сгорел склад декораций, театр спешно восстановил именно оформление Константиновского и вместо ранее объявленного названия поставил на открытие сезона “Мазепу” – декларируя тем самым, что весьма дорожит старым спектаклем. Следует ли считать, что нынешняя премьера эту декларацию дезавуирует?