ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ: Служенье музе суеты
Раньше считалось, что служенье муз не терпит суеты. Но это не так, если в верхней части вертикали уже принято какое-то решение – в том числе и касающееся муз. Решение без задержки полетит со скоростью падающего ведра от внесения к первому чтению и вступит в силу, сколько бы музы ни дергали законодателей за рукав. Конечно, если решение оптимальное, то скорость принятия повысит его эффективность. А если ошибочное?
Именно в таком ускоренном темпе развивается процесс принятия части IV Гражданского кодекса (ГК), призванной заменить все ныне существующие российские законы об охране интеллектуальной собственности. Несмотря на все критические оценки проекта со стороны правообладателей, патентных поверенных, ученых-правоведов и комиссий Общественной палаты, документ поддержал в первом чтении 421 депутат Госдумы. Поддержали, в большинстве своем не читая ни сам проект, ни критические рецензии, но руководствуясь распространенным суждением о том, что интеллектуальные богатства России охраняются плохо, а расхищаются хорошо.
И невдомек им, что новый законопроект может легко разрушить даже те зачатки цивилизованного рынка интеллектуальной собственности, что удалось взрастить за последние полтора десятилетия.
Зададимся простым вопросом: какое именно законодательство кодифицировали разработчики проекта? Изначально им поручалось “подготовить проект части IV ГК РФ, предусматривающий кодификацию законодательства об интеллектуальной собственности”. Именно здесь и заложено главное противоречие: предметом кодификационных работ избрано законодательство об интеллектуальной собственности, а результатом назван не Кодекс интеллектуальной собственности, что было бы логично по аналогии с Земельным, Жилищным и другими комплексными кодексами, а новый структурный блок ГК РФ.
Этот подход не в ладах со статьей 71 российской Конституции, в которой как равноположенные названы “гражданское, гражданско-процессуальное и арбитражно-процессуальное законодательство, правовое регулирование интеллектуальной собственности”. А значит, законодательство об интеллектуальной собственности должно существовать обособленно. Тот факт, что в основании части IV ГК лежит такая серьезная юридическая мина, не может не настораживать. Ведь никто не даст гарантии, что данный вопрос не станет предметом разбирательства в Конституционном суде (КС). А просить КС заранее выдать положительную рецензию на проект нельзя – закон не велит.
Еще одна мина замедленного действия таится в самой идее, как сказано в пояснительной записке, такой кодификации, которая не только поглощает законы об авторском праве, патентах, товарных знаках и т. д., но и исключает “в дальнейшем необходимость существования специальных законов по отдельным видам интеллектуальной собственности”. По сути, это уже полный разрыв не только с мировой практикой и отечественными традициями, но и с изначальной концепцией данного проекта. Его главный идеолог – профессор Виктор Дозорцев утверждал, что законодательство об интеллектуальной собственности должно строиться как “двухуровневое образование”, поскольку “при упорядоченной системе законодательства нельзя ни обойтись без кодекса, ни ограничиться кодексом, включив в него все регулирование”.
Юридическая ловушка
Поскольку, как предлагают разработчики законопроекта, специальных законов быть не должно, постольку положения части IV ГК следует конкретизировать в подзаконных актах. Например, в статье 1244 предусмотрено, что авторские общества получают государственную аккредитацию “в порядке, определяемом правительством Российской Федерации”. Более того, по всему тексту законопроекта рассыпаны нормы, касающиеся “федерального органа исполнительной власти, осуществляющего нормативно-правовое регулирование в сфере интеллектуальной собственности”. Это еще одна конституционная ловушка: эти нормы легко могут войти в противоречие со статьей 44 Конституции РФ, однозначно закрепившей: “Интеллектуальная собственность охраняется законом”. Законом, а не правительственным постановлением или ведомственной инструкцией!
Таким образом, уничтожив специальные законы, часть IV ГК обрекает себя на то, чтобы стать единственным источником законодательства об интеллектуальной собственности. Но к этому проект явно не готов. Потому в нем полно отсылочных норм и далеко не достигнут необходимый уровень детализации. Достаточно сослаться на статью 1247 – единственную, определяющую правовой статус патентных поверенных. Игнорируя статью 44 Конституции, она устанавливает, что “требования к патентному поверенному, порядок его аттестации и регистрации, а также правомочия в отношении ведения дел, связанных с правовой охраной результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации, устанавливаются правительством Российской Федерации”. Но если вспомнить про Конституцию, то придется все эти “требования”, “порядки” и “правомочия” расписывать непосредственно в части IV ГК. А это уже обещает большую серьезную главу.
И таких примеров масса. Указанная опасность усугубляется тем, что сфера интеллектуальной собственности относится к числу бурно развивающихся, а значит, постоянное расширение законодательной базы неизбежно. ГК рискует со временем превратиться в громадную четвертую часть с несоразмерными довесками в виде первых трех. Чтобы хоть как-то сбалансировать структуру, придется, видимо, Семейный кодекс превратить в пятую часть ГК, Жилищный – в шестую, Земельный – в седьмую и т. д. Есть, правда, способ предотвратить подобную бессмыслицу – переименовать проект из части IV ГК в самостоятельный Кодекс интеллектуальной собственности (кстати, многие законодатели его так и называют).
Суверенная логика
Принцип “сделать не так, как у всех”, думаю, можно считать девизом проекта. В отличие от Стокгольмской конвенции 1967 г. проект определяет интеллектуальную собственность не как права на произведения, изобретения, товарные знаки и т. д., а как сами эти произведения, изобретения и товарные знаки. В результате вместо общепринятого понятия “права интеллектуальной собственности” возникают доселе неведомые “интеллектуальные права”, защита которых не предусмотрена ни в Уголовном, ни в каком другом кодексе.
Даже те правовые механизмы, которые под флагом общеевропейской гармонизации почерпнуты из чужеземного опыта, преображаются в проекте до неузнаваемости. Так, из директивы Евросоюза 96/9/СЕ “О юридической охране баз данных” взят не только 15-летний срок такой охраны, но и следующее правило: “Любое существенное изменение содержания базы данных, определяемое количественным и качественным образом, в частности любое существенное изменение, вытекающее из накопления добавлений, устранений или последовательных изменений, которое позволяет заключить, что речь идет о существенном, определяемом качественно и количественно инвестировании, позволяет предоставить базе, которая является результатом такого инвестирования, собственный срок действия охраны”. Однако при переносе из директивы в статью 1335 законопроекта вполне разумное правило упростили, превратив в бессмысленную модель горизонта: “Сроки, предусмотренные пунктом 1 настоящей статьи [15 лет], возобновляются при каждом обновлении базы данных”.
Законопроект урезает права многих правообладателей. Согласно статье 1291 приобретатель оригинала произведения (рукописи, картины, фотографии) теперь будет автоматически получать право демонстрировать его и воспроизводить в своих каталогах. В силу статей 1476, 1541 и др. правообладатель товарного знака теперь становится на одну доску с правообладателями фирменного наименования, коммерческого обозначения и даже доменного имени. В то же время статья 1483 запрещает регистрацию в качестве товарных знаков названий “известных в Российской Федерации” произведений науки, литературы и искусства без согласия авторов или их наследников. Правда, ввиду того что из проекта никак нельзя понять, что за разновидность “интеллектуальных прав” имеется в виду в данном случае, возникает неясность, будут ли запрещены теперь для товарных знаков такие слова, как “Джоконда”, “Анчар” и “происхождение видов” или только “Тихий Дон”, “Терминатор” и “Парфюмер”.
Фото знаменитостей?
Ничто в проекте не обсуждается в прессе с таким пылом, как положение о праве гражданина давать согласие на использование фотографии или произведения изобразительного искусства с его изображением. И никого не смущает тот факт, что данная норма в проекте вообще отсутствует. Видимо, разработчики о ней просто забыли, а теперь спешно готовят ее в качестве поправки ко второму чтению. Однако вряд ли она будет сильно отличаться от того, что было написано в статье 514 ГК РСФСР 1964 г.: “Опубликование, воспроизведение и распространение произведения изобразительного искусства, в котором изображено другое лицо, допускается лишь с согласия изображенного, а после его смерти – с согласия его детей и пережившего супруга. Такого согласия не требуется, если это делается в государственных или общественных интересах либо изображенное лицо позировало автору за плату”.
Теперь наверняка в эту формулу добавят “фотографические произведения”, что в целом не будет серьезно ограничивать деятельность СМИ, поскольку в условиях демократического правового государства ссылки на общественные интересы вполне достаточно для обоснования правомерности публикации того или иного снимка. Например, в Швеции нет никаких запретов даже на публикацию фотографий известных людей, купающихся обнаженными. Напротив, в Норвегии статья 15 закона о правах в области фотографии требует, чтобы изображенный предварительно дал согласие на публикацию снимка. Но и там есть исключения, мотивированные интересами общества. Одним словом, в нормальных условиях и в этом вопросе можно найти золотую середину. Если же условия будут ненормальны, то цензура фотографий наверняка окажется не самым существенным ущемлением свободы слова.
И все-таки главная отличительная черта законопроекта – его абсолютная неполитичность. Именно поэтому все фракции его поддержали, понимая, что в 400-страничной “китайской грамоте” не будут разбираться ни они сами, ни их избиратели. Конечно, такой подход очень выгоден для тех, кто стремится побыстрее протолкнуть закон. Но очень вреден для самого закона и, главное, для тех, кому придется по нему жить. Служенье муз не терпит суеты.