УПРАВЛЕНИЕ РИСКОМ: Общество особого риска

Достижение обществом определенного уровня технологического развития, помимо очевидных преимуществ, имеет и свою обратную сторону. Социолог Ульрих Бек называет современные общества обществами риска ввиду их подверженности технологическим катастрофам, а также катастрофам, которые не носят технологического характера, но вызваны развитием промышленности и технологий (например, глобальное потепление). Россия, если в качестве критерия использовать исключительно уровень развития технологии, является современным обществом и в этом смысле подвержена рискам. От обрушений сложных конструкций и авиакатастроф не застраховано ни одно общество риска. На первый взгляд никакой национальной специфики в российских рисках искать не стоит (разве что она заключается в относительной частоте непредвиденных событий и катастроф).

Впрочем, чуть более пристальный взгляд даже на эти происшествия дает определенную пищу для размышлений. Например, государство повсюду в той или иной мере регулирует авиационные перевозки. В России же политическая составляющая этой отрасли особенно явно выражена: государство влияет на ситуацию в ней с помощью запретительно высоких пошлин на импорт новых самолетов и комплектующих; государство выбирает поставщика новых самолетов для национального перевозчика, основываясь не в последнюю очередь на политических соображениях. Поэтому человеческий фактор, который прослеживался в недавних российских авиакатастрофах, не сводится к ошибкам пилотов или недобросовестности наземного персонала. Он включает и просчеты при установлении общих правил игры в отрасли и контроля за их исполнением, допущенные государственными служащими.

И сеятель, и жнец

Новая и новейшая история России богата примерами, когда действия представителей государства становились источником как локальных (за каждым из таких рисков стоит жизнь и благополучие конкретных людей), так и системных рисков. “Олигархи”, на борьбу с которыми было израсходовано столько ресурсов государства начиная с конца 1990-х гг., при ближайшем рассмотрении являются продуктом действий представителей того же самого государства. Источником благосостояния для подавляющего числа олигархов стали залоговые аукционы, организованные по инициативе российского правительства. Последнее смогло решить ряд краткосрочных задач, таких как покрытие части бюджетного дефицита в преддверии президентских выборов, но ценой создания серьезных средне- и долгосрочных системных проблем, с которыми оно же само было вынуждено бороться позднее (таких как “захват” олигархами государственных органов).

Банковский кризис 1998 г. тоже лишь частично объясним влиянием ситуации на глобальных финансовых рынках – в частности, оттоком спекулятивного капитала с развивающихся рынков, спровоцированным финансовыми кризисами в Мексике и странах Юго-Восточной Азии. Рынок госбумаг, в частности государственных краткосрочных облигаций, ставший одним из механизмов развития кризиса, был запущен начиная с 1993–1994 гг. для решения ряда бюджетных проблем представителями государства. Более того, на представителях ЦБ лежит ответственность за ненадлежащий надзор и контроль за банковской системой накануне кризиса: они не смогли своевременно среагировать на резкое увеличение доли ГКО в активах коммерческих банков и на усиливающееся стремление последних играть на рынке ГКО с использованием не столько собственных, сколько заемных средств.

Причины, по которым представители государства склонны совершать действия, создающие системные риски, могут быть многообразными – от “ограниченной рациональности” вовлеченных в процесс принятия решений лиц до приоритета краткосрочных групповых и индивидуальных интересов: “После меня (нас) хоть потоп”. Гораздо более важным представляется другой момент: политика централизации принятия решений при активизации регулирующей роли государства в большинстве сфер жизни (говоря официальным языком, укрепление вертикали власти) приводит к многократному возрастанию цены каждой ошибки с точки зрения устойчивости социально-экономической системы в целом.

Создание ошибок

В сложном обществе, для которого характерна автономия каждой из функциональных подсистем, риски внутри каждой из них: рынка, науки, технологии или политики – возникают независимо друг от друга. Вероятность возникновения риска системного характера, затрагивающего систему в целом, тогда равна произведению вероятностей локальных неблагоприятных событий, т. е. она меньше вероятности каждого из них. В централизованном обществе, для которого характерна слабая дифференциация между подсистемами, вероятность системного риска равна вероятности ошибочного решения, принимаемого наверху вертикали власти, т. е. она на порядок выше. Любое такое ошибочное решение затрагивает не одну сферу (собственно политику), а как минимум ряд подсистем. Довольно мала вероятность, что одновременно ошибку допустят ученый, разрабатывающий новую технологию, менеджер, принимающий решение о ее коммерческом использовании, и ассоциация защитников природы, следящая за ее экологической безопасностью. Но если все три этапа контролирует один бюрократ, то ошибка более вероятна.

Для уменьшения цены ошибки представителей государства обычно предлагается свести его роль к минимуму, превратив его в “ночного сторожа”. Однако от государства в условиях догоняющей модернизации ожидается не пассивная, а активная роль. Собственно, сегодня среди политических, социальных и экономических акторов в России превалирует ожидание от государства именно активной, лидирующей роли. Поэтому уместнее было бы противопоставлять не активное и пассивное государство, а различные направления деятельности активного государства. Вместо разделения и управления рисками (вряд ли выполнения таких сложных задач стоит ожидать от ночного сторожа – разве что в Советском Союзе, когда на этих должностях нередко оказывались рефлексирующие интеллектуалы) представители государства занимаются сегодня их объединением. Вместо проведения границ между сферами и создания условий для их саморегулирования они стремятся заниматься администрированием всего – и совершенно неизбежно совершают ошибки. Ошибки, цена которых может оказаться запредельно высокой – в том числе для них самих.

От локальной проблемы к системной

Последним примером такой ошибки, потенциально носящей системный характер, являются взаимоотношения с Грузией. Из политической сферы конфликт сначала перешел (не сам – в результате решений представителей государства) в экономическую, когда в качестве средства давления стали использовать Роспотребнадзор, запретивший экспорт грузинских вин и минеральных вод. Сегодня конфликт переходит (опять-таки при активном содействии самых высокопоставленных государственных чиновников) в социальную сферу и приобретает форму гонений на всех носящих грузинские фамилии. Локальная во всех отношениях проблема приобретает системный характер.

Решение краткосрочных задач – оказание давления на политическое руководство Грузии и мобилизация собственного населения – имеет шансы стать компонентом системного кризиса в средне- или долгосрочной перспективе. Во-первых, становится очевидно, что риски ведения бизнеса с Россией и в России нельзя просчитать рационально, как если бы рынок обладал автономией. Поток зарубежных инвестиций, о росте которого так любят рапортовать российские чиновники, если и не сократится, то по-прежнему будет ориентирован на отрасли, где сверхприбыли могут покрыть и политические риски. Во-вторых, о каком успехе миграционной политики, недавние изменения в которой задумывались как попытка предотвратить надвигающийся демографический кризис, может идти речь после гонений на грузин? В-третьих, однажды выпустив джинна межнациональной ненависти из бутылки, его трудно загнать обратно. Предотвратить массовые погромы кавказцев в Кондопоге власти, как известно, не смогли. Список новых измерений изначально локального риска можно и нужно продолжить.

Стоит ли тогда удивляться рассмотрению российскими предпринимателями действий правительства в качестве форс-мажора (если судить по текстам многих контрактов), т. е. непредвиденных обстоятельств непреодолимой силы, наряду с наводнениями и войной?