Контрастное зрение
Blackland – это не спектакль, а концерт или, как разъясняют в финале сами актеры, смесь презентации и детского утренника. От первого здесь – черные фраки и вечерние платья, в которые облачены артисты; музыкальные инструменты и бокалы с шампанским, которые они держат в руках. От второго – нарочито простенькие “номера”, песенки и репризы, да реквизит будто из детской комнаты. “Речь” некоего официального лица, состоящая из одних рыганий; кларнетистка, сладострастно отрабатывающая на инструменте технику орального секса; несколько матерящихся мужчин вокруг щитка с электропроводкой – нет, это, конечно, не детсад, это подростки, с их жгучим интересом к сквернословию и “материально-телесному низу”.
Blackland составлен из новостных sms-ок, которые сбрасывают на мобильники в виде “бегущей строки”. Все они – о злободневном: об убийствах и абортах, беженцах и насилии в семье. Социальная тематика в сочетании с иронически-детской подачей должна по замыслу высекать искру абсурда, одновременно смешить и ужасать.
Взглянуть на собственную страну с самоиронией и горечью – задача, требующая известной виртуозности. Вот, приезжал, например, год назад на “Новую драму” финский спектакль “Коккола”, где финны прошлись по своим национальным заморочкам, – там мата и раздеваний тоже было в избытке, но все оборачивалось черным гротеском, настоящим абсурдом. В Blackland этого нет. Как часто бывает, когда спектакль сочиняется сообща, действие то и дело провисает. Одни номера посмешнее, другие – беспомощнее, но капустник остается капустником, хоть с модным антуражем, хоть без.
“Демон. Вид сверху” художника и режиссера Дмитрия Крымова тоже отдает дань “детскому” взгляду – по-своему. Это та самая “детскость”, на которой лежит печать изощренности, когда выразительность образов просто не требует дополнительных слов.
Из всех спектаклей, что Крымов сделал со своими студентами-сценографами (“Демон” – уже пятый по счету), этот, возможно, самый красивый. Как и прежде, литературный сюжет, вынесенный в заглавие, – лишь тема, обрастающая вариациями. Сам Демон возникает ненадолго, горой тряпок рухнув откуда-то с высоты. Главное – не он, а то, что открылось ему в полете. Спектакль дают в театре Анатолия Васильева на Сретенке, в зале “Глобус”: круглая сцена окольцована здесь ярусами зрительских мест. В какой-то момент сцена опускается вниз – и выясняется, что на ней можно не только играть, но и рисовать, и показывать анимацию.
Впечатление завораживающее: сидя на галерее, смотришь вниз на сцену-экран, где вьющаяся змеей дорога на глазах расцветает плодом синего моря с кораблями-семечками, а сквозь города, словно со старинных карт, проступает иконописный лик. Взгляд на Землю сверху предполагает придирчивый отбор самого главного – что же стало главным для авторов? Ну конечно же, рисованные Адам с Евой, в прорванное горло которой Змей вталкивает настоящее зеленое яблоко – и тут же превращает все вокруг в бумажный взрыв. А еще Лев Толстой, прошлепавший вымазанными в краске босыми ногами до намалеванной железной дороги и там легший умирать. Гоголь, от которого отделилась бумажная тень и, горестно покачиваясь, сожгла лист с надписью “II том”. И россыпь граммофонных пластинок с брошенными на них желтыми резиновыми перчатками – все это превращается в подсолнухи Ван Гога.
Blackland и “Демон”, конечно же, два совсем разных взгляда: в упор, когда замечаешь лишь плохое, и на расстоянии – когда появляется объем. Перепад в течение двух вечеров сильнейший, однако, как говорят офтальмологи, такая гимнастика полезна – видеть начинаешь лучше.