ПРЕПОДАВАТЕЛЬ И ОБЩЕСТВО: Разрыв контракта
Университетский профессор середины XX в. был твердо уверен в преимуществах своего положения. В самом деле, у него была творческая работа, состоящая из свободных исследований и общения с интересными ему людьми. Преподавание было таким же творчеством, как и работа над статьями, учебные курсы отражали его индивидуальность. Имея все это, преподаватель мог соглашаться – и без особых сомнений соглашался – на денежный доход, составляющий половину от того, что могли заработать люди его квалификации в бизнесе.
Разница в деньгах измеряла “академическую премию”, которую получали старейшины кампуса, – стоимость свободного распределения времени и усилий, счастья иметь учеников и ежедневно получать подтверждение своей востребованности и статуса через признание коллег. По раннему Марксу, труд профессора не был отчужденным трудом.
Это подтверждалось и высокой внешней оценкой профессорского статуса. В мире “условных 50-х” карьера в бизнесе была в неизмеримо меньшей степени связана с инновациями, чем сегодня. Там, где начинался реальный бизнес, инновационная цепочка, за немногими исключениями, уже заканчивалась. Бизнес только осваивал готовые инновации, может быть дорабатывая их на стадии опытного производства. Бизнес-карьера означала скорее успешный конформизм, “выполнение правил”, будь то продвижение менеджера в большой корпорации или даже начало собственного дела. Начало своего дела (на 90% в сфере сервиса или материального производства) означало для выпускника университета необходимость подлаживаться к вкусам людей не своего круга, будь то партнеры, работники или потребители. На этом фоне свобода профессора была очевидной, к тому же ее ценность подтверждалась относительной редкостью “высокого образования”.
Через 50 лет многое изменилось
Инновационный бум охватил бизнес. До половины “стартапов” сегодня представляют собой венчурные или креативные по содержанию деятельности фирмы. Они предоставляют и интересную среду, и творческую работу, и возможность самореализации (составляющей, пожалуй, главный элемент свободы).
В свою очередь, университеты столкнулись с нехваткой финансирования, которую пытаются побороть ростом академической нагрузки.
В результате университетский преподаватель недополучает по сравнению с прошлым и денег, и свободы, и внешнего статуса. В постсоциалистических и развивающихся странах к этому добавляется нехватка ресурсов для исследований. Оказывается, что работа в университете больше не обладает такими выраженными преимуществами, как раньше. “Человек университета” все больше и больше становится просто “человеком зарабатывающим”, академические стимулы замещаются стандартным вознаграждением за труд.
Преподавательский оппортунизм
Оказалось, что вторжение стандартных стимулов в мир высокой науки способно перевернуть весь этот мир. Дело в том, что образование, как и наука, как и здравоохранение, – это доверительные товары. Доверительные товары (если быть точным, то доверительные услуги) отличаются тем, что для тех, кто их заказывает, приобретает, оплачивает, измерить их качество заранее невозможно, а после приобретения – возможно, но уже поздно. Каждая научная разработка, обучение каждого студента уникальны, и на основании одного опыта невозможно уверенно предсказать качество другого.
Доверительные товары слишком сложны, чтобы потребители могли взять на себя функцию их оценки. Потребители таких товаров, как правило, доверяются оценкам экспертов – специалистов, которые инвестировали значительные ресурсы в специфические знания и умения. Так, лучшим экспертом в образовании является человек, встроенный в академическое сообщество.
Пока это “правильный человек”, он заинтересован в высоком качестве образования не меньше, чем его потребители. (Это не значит, что его позиция совпадает с позициями учащихся и их родителей: если последних интересует качество получаемых студентами компетенций, то “академика” – скорее качество исследовательской работы его коллег и возможность рекрутировать лучших выпускников в академическое сообщество. Но в нормальном состоянии университета эти позиции обусловливают друг друга.)
Как только в состав преподавателей попадает значительное число “неправильных людей”, выпадающих из системы коллективной самооценки и самоочищения, потребители образования оказываются лишены адекватной информации. Система гамбургского счета разрушается, университеты могут прятать свои недостатки и раздувать несуществующие достоинства.
Если информация на рынке образования сводится к нескольким простым сигналам – цена образования, вероятность закончить курс обучения, наличие или отсутствие признаваемого на рынке диплома, информация о карьере по той или иной специальности (юриста “вообще” или инженера “вообще”), – массовые потребители начинают отбирать не лучшие, а самые доступные по цене и несложные в обучении университеты. Оппортунизм преподавателей ведет к неблагоприятному отбору университетов.
Недофинансирование заставляет университеты искать дополнительные источники ресурсов. Очевидной (и беззащитной) жертвой выступают абитуриенты (вернее, их семьи). В последние 20 лет доля оплаты за образование в ведущих странах увеличилась.
Пока речь идет о небольших вкладах, которые посильны для большинства семей (для бедных предназначены специальные программы), это не сказывается на качестве студентов. Однако в случае полностью или по преимуществу платного образования, доход от которого должен покрывать основные затраты университета, происходит смена критерия отбора студентов. Отбор по таланту замещается отбором по доходу. Начинается неблагоприятный отбор студентов. Ухудшение качественного состава студентов, в свою очередь, снижает качество обучения – ведь состав учебной группы не менее важен, чем усилия преподавателей.
Кризис академической демократии
С самого начала деятельности университетов в них возникло академическое самоуправление. Преподаватель в составе академической корпорации, как правило, выступал как один из неформальных собственников университета и вел себя соответственно. В самом деле, ведь именно преподаватель владеет самым редким фактором “университетского производства” – интеллектуальным капиталом. В силу уникальности своей творческой индивидуальности хороший преподаватель может сменить университет, как правило, с меньшими потерями, чем университет – преподавателя.
Но с переходом преподавания в стадию массового производства уникальность педагога перестает играть прежнюю роль. Лекции по чужим учебникам может читать анонимный лектор, стандартные задания – проверять стандартный семинарист. Индивидуальность становится менее востребованной, теряет значительную часть своей ценности.
Этим пользуются другие собственники университета – учредитель и менеджмент. Рычаги управления изымают из рук академической корпорации. Университет становится или частью бюрократической машины (пример – Франция, где профессора – госслужащие), или псевдофирмой, нацеленной на получение дохода и расширение влияния ее менеджеров.
Разумеется, эти факторы не действуют как абсолютные. Академическая корпорация сопротивляется, время от времени показывая зубы и заставляя с собой считаться. В конце концов, именно с ней связана академическая репутация университетов – основная на сегодня часть их брендов. Но сама корпорация все больше размывается преподавателями, получающими основной доход за пределами академической деятельности.
Преподаватели становятся наемными работниками университета, теряют не только права, но и мотивацию контролировать что-то за пределами собственного контракта. Академическая мораль ослабевает – вплоть до того, что перестает быть фактором, воздействующим на поведение.
Новые предосторожности
Партнеры университета – те, кто заказывает обучение и исследования, кто это финансирует и кто учится, – перестают автоматически доверять университету и пытаются оценить эффективность направляемых ему средств. Независимые измерения качества образования, финансовый аудит и ревизии, жесткая бюджетная дисциплина, внешние оценки результативности грантов – все это является обидным напоминанием об утраченном безоглядном доверии общества к университету.
Пытаясь адаптироваться к новым условиям, университет ставит их выполнение в центр своей академической и финансовой политики. Отбор и воспитание нового академического поколения, сохранение атмосферы творчества и доброжелательного плюрализма мнений – все это оттесняется на второй план в тяжелой борьбе за формирование “правильных” внешних сигналов.
Если университет становится чужим, куда податься тем его членам, которые по-прежнему движимы академическими ценностями? Их взаимодействие выходит за рамки университета, строится вокруг ассоциаций и журналов. Собственно, это существовало и раньше, но раньше своя кафедра, свой департамент, свой колледж играли основную – повседневную – роль в поддержке академических традиций. Надуниверситетские организации узких специалистов только дополняли университетскую жизнь рейтингами достижений ее членов. Разрушение кафедры (и первичной университетской среды в целом) навесило на ассоциации несвойственную им роль первичной организации академической жизни. Сама эта жизнь приобрела виртуальный характер в буквальном смысле – отныне она существует в Сети.
Воспроизводство профессоров
Между тем Сеть может поддерживать академические ценности, но не формировать их. Университеты столкнулись с трудностями в наборе нового поколения “академиков”. Если раньше предложение остаться на кафедре было лестным даже для лучших студентов, то сегодня университеты все чаще проигрывают в конкуренции за своих лучших выпускников. Площадок для креативной деятельности стало достаточно и за стенами университетов.
В новых условиях массового, “поточного” университета стало сложно увидеть и заинтересовать студентов, способных к академической карьере. Ценности студенческой среды не поддерживают академического выбора. Технологии обучения не позволяют разглядеть того, кто был бы нужен.
Задача воспроизводства университетов на Западе решается притоком талантливых студентов из стран третьего мира, несформированный социальный капитал которых ограничивает их возможности за пределами университетов. В России и других “среднеразвитых” странах задача воспроизводства академического сообщества пока не нашла удовлетворительного решения.