Был бы лоб цел
“Господи, помилуй меня грешного”, – протяжным голосом повторяет бредущий по голой земле человек с лицом великого мученика (Петр Мамонов). Во время Отечественной войны, будучи дрожащим от страха мальчишкой, он застрелил по приказу фашистов своего товарища. И с тех пор искупает содеянное в затерянном монастыре на северном островке, где его воспринимают как юродивого. Одним своим прожигающим взглядом он исцеляет людей от неизлечимых болезней и наставляет их на путь истинный.
В последнее время режиссер Павел Лунгин руководствуется художественным принципом “чем дальше – тем больше”: все у него обязательно в избытке, а у самого избытка пределов быть не должно. Сначала был разухабистый водевиль “Свадьба”. После – путаный и порядком расфуфыренный “Олигарх”. Потом случились и вовсе зашкаливающие в своем балагурстве “Бедные родственники”, где чуть ли не каждая сцена вызывала эффект “вырви глаз”.
То же самое в “Острове”. Молитвы и причитания звучат все чаще и чаще, все громче и громче. Их произносят в кадре и за кадром. Перед иконами и прямо в лоб – практически как призыв к зрителю: “Иди и кайся”. Для пущего эффекта включается тревожная закадровая музыка. Фоном идут ослепительные северные пейзажи, достойные новогодних календарей или заставок для рабочего стола. Природа острова многозначительна и символична: волны и водоросли колышутся таинственно, вековые камни лежат величественно, сырая и дикая земля дышит под ногами.
Эстетство и цинизм – почти синонимы, предупреждал Пьер Паоло Пазолини, рассуждая о фальши, убожестве и неискренности религиозного кино, сделанного как реконструкция живописных полотен. Назвать теперешнего Павла Лунгина эстетом рука не поднимается. Потому что “эстетство” новой картины доходит до такого китча, что и цинизм – синоним слабоватый.
Кричащая, бравурная и грубая режиссура из “Бедных родственников” перебралась и в “философский” “Остров”. Но теперь Лунгин не описывает комичные будни провинциальных жителей, а рассказывает ни больше ни меньше как притчу о грехопадении и искуплении монаха-отшельника. Почувствуйте разницу.
Неразрешимое противоречие в том, что Петру Мамонову, отшельнику в жизни, сыгравшему в “Острове” самого себя, веришь, а Лунгину – нет. Но режиссер, увы, все-таки побеждает. Именно Мамонов с его харизмой, “бэкграундом” и неприкосновенным статусом гуру худо-бедно цементирует непрописанную и хлипкую историю. Ее приметы вопиюще формальны и картонны. В завязке с убийством сквозит редкостная театральщина, а кульминационный ход с реанимацией убитого и прощением главного героя сравним разве что с сюжетными приемами из латиноамериканских сериалов. Ближе к финалу имеется совсем уж неловкий эпизод с экзорцизмом: Мамонов изгоняет дьявола из блаженной девушки, которая вот-вот начнет сочиться бесовским ядом.
Что касается других персонажей, то играющий священника Виктор Сухоруков с его врожденным лукавством и лицедейской сущностью в лучшем случае выглядит точным слепком религиозного ханжества, в худшем – пародией на духовный аскетизм. Более правдивому Дмитрию Дюжеву в роли дьякона мешает его медийность и шлейф бандитских ролей, над устранением которого режиссер не сильно потрудился.
Единственный выход – воспринимать фильм как самодостаточный и крайне неоднозначный перформанс Мамонова, в котором он сам себе режиссер. Его герой – отец Анатолий спит на голом угле в котельной, умеет кудахтать как курица, изображать раздвоение личности и при этом то ли действительно творить чудеса, то ли внушать, что сотворил их. В общем, он то ли напоминает, то ли предупреждает, что от безумия один шаг не только до святости, но и до ее имитации. Что истовую веру в чудо легко спутать с распутинским шарлатанством, которое знакомо нам по “народным целителям” и гипнотизерам из телевизора, вновь – спустя хаос перестройки – входящим в моду.
В этом смысле Лунгин чувствует настроения времени и народа, который в ситуации тотальной неразберихи и зияющего отсутствия здравого смысла падок не только до самогона с песнями, плясками, мордобоем и братанием (как в “Бедных родственниках”), но и до дешевой мистики и чудес ниоткуда. И если уж задуматься, то патетика “Острова” вполне стыкуется с провинциальным угаром из предыдущей картины, после которого вполне “по-русски” кидаться на колени и молиться Всевышнему. Да и юродивый – персонаж не менее фольклорный, чем деревенские чудаки.
То, что “Остров” выходит в прокат значительным числом копий как какой-нибудь очередной национальный блокбастер, факт не случайный. Первый российский блокбастер – “Ночной дозор” тоже ублажал туманной мистикой и потусторонними силами, которые все расставят по своим местам вне зависимости от нашей воли. “Остров”, в сущности, делает то же самое, только “дозоровцы” были честнее, не прикрываясь православным декором.