Игрушка вокруг
На открытие фестиваля Нового европейского театра (NET) в Москву приехал швейцарец Штефан Кэги – участник группы Rimini Protokoll, спектакли которой в последнее время регулярно оказываются в ряду важнейших событий европейских фестивальных сезонов. Rimini Protokoll радикально переосмыслили практику документального театра, превратив его из унылого кружка для обсуждения социальных проблем в живое, ироничное и неизменно изобретательное искусство. Если для большинства документалистов контакт с реальностью подразумевает шок, то для режиссеров Rimini Protokoll Штефана Кэги, Хельгард Хауг и Даниэля Ветцеля это поиск новых способов театральной игры, в которую они вовлекают далеких от театра людей. В спектаклях Rimini Protokoll участвовали уволенные сотрудники авиакомпании Sabena, живущие в доме престарелых поклонники “Формулы-1”, индийский оператор телефонного центра, болгарские дальнобойщики и коллекционеры моделей железных дорог. Последние совершенно очаровали минувшим летом публику Авиньонского фестиваля, показав в спектакле “Мнемопарк” игрушечную Швейцарию в масштабе 1:160. Привезти “Мнемопарк” в Москву – задача колоссальной трудности (спектакль очень сложен технически, а некоторым артистам под 80 лет), но организаторы NET обещают сделать это следующей осенью. А пока Штефан Кэги показал в рамках фестиваля видеофрагменты своих работ, отметил в Москве 34-й день рождения и рассказал “Ведомостям”, как превратить реальность в игру.
– Как определить Rimini Protokoll? Это не театр, а что?
– Это однозначно театр. Мы делаем живые представления, все вопросы, которые мы задаем со сцены, сформулированы в игровой форме. Роли в наших спектаклях, может быть, не театральные, а социальные, но это все-таки роли.
– Насколько для вас важна социальная функция театра?
– Для меня театр – это окно в реальность, а не закрытое пространство. Театр не существует без контекста. Я использую театр как средство и способ общения. Это рамка, которую вы можете навести на себя и демонстрировать миру, как здорово вы играете. Но я стараюсь наводить рамку не для того, чтобы показать, как кто-то может что-то делать, а чтобы узнать самого человека, понять, какой он.
– А верите ли вы, что реальность может быть описана средствами искусства в ситуации, когда даже новости становятся частью шоу, которым является телевидение?
– В моей работе новости обычно и служат источником вдохновения. Когда мы видим по телевизору сюжет про болгарских дальнобойщиков, он нас эмоционально не задевает. Мы ведь не знаем этих людей. А мой театр пытается их представить, стать ближе к ним, сделать частью нашей реальности. Это заблуждение, что глобализация сближает нас. Мы носим сделанные в Китае ботинки, но не знаем людей, которые их сшили. Я, правда, еще не делал спектакль про китайцев, производящих ботинки.
– У вас есть политические убеждения? Считаете ли вы себя, скажем, антиглобалистом?
– Бесполезно считать себя антиглобалистом, потому что глобализация – это как загрязнение окружающей среды или капитализм – бессмысленно этому сопротивляться. Важно наблюдать и пытаться понять, что происходит.
– В России известен один тип документального театра – импортированная из Англии техника Verbatim. Авторы идут с диктофоном к представителям какой-нибудь социальной прослойки и потом пытаются сделать из этих интервью пьесу. А вы каждый раз изобретаете для своих спектаклей новую форму и находите элементы театральности в самой жизни. Что для вас первично – идея, форма или что-то подсмотренное в реальности?
– Обычно первично содержание, потом я подбираю людей и в то же время ищу правильную форму. Но, конечно, то, что окружает нас в каждодневной жизни, может быть тоже очень искусственным и театрализованным. Например, в Москве все затянуто километровыми рекламными постерами, за которыми скрываются стройки.
– Где вы находите людей и как уговариваете их принять участие в своих проектах?
– В сюжете с авиакомпанией Sabena мы нашли людей через объявления, а участников “Мнемопарка” искали в клубе моделистов.
– Легко ли они соглашаются работать на сцене?
– Каждый раз по-разному. Но в случае с “Мнемопарком” это было несложно, потому что эти люди хотели показать свои модели – как гордые владельцы. Мой следующий проект будет о бразильских полицейских, и вот их-то будет очень трудно убедить, я уже опасаюсь. А болгарским дальнобойщикам я просто предложил годичный контракт, потому что они как раз искали работу.
– Мне показалось, что, находя в жизни элементы игры, вы обнаруживаете в людях что-то детское, отсюда мягкий юмор ваших постановок. А не хотелось ли вам сделать что-то резкое, сатирическое, злое?
– Я против конфронтации. Я не хочу шокировать зрителей, у меня другая цель – внезапно вовлечь их в тему, даже если эта тема поначалу может показаться им шокирующей. Но вдруг они понимают, что уже вовлечены, уже внутри.
– Можно ли сказать, что, поскольку в реальности и так много шокирующего, вы пытаетесь этот шок смягчить, найдя в жизни что-то игровое или даже сказочное?
– Да, но моя задача – не смягчить контакт с реальностью, я стараюсь найти новые формы театра и предложить зрителям иные правила игры, не похожие на те, к которым они привыкли в театре. Например, в спектакле Call Cutta оператор сall-центра проводил для зрителей экскурсию по городу с помощью мобильной связи – а для этого необходимо, чтобы зритель принял эти правила игры. Игра для меня важнее месседжа. Мой театр – это как игра языка, это скорее вопросы общения, чем передачи информации или обсуждения проблемы.
– Можете ли вы себя представить персонажем своего или чужого спектакля?
– Ну я вот сейчас, например, играл спектакль для вас.