Трижды три – куб
Волхв третьей степени
Русский инженерный театр АХЕ, сочиненный художниками Павлом Семченко и Максимом Исаевым, на NET – один из беспроигрышных номеров. АХЕ отлично знаком нашей фестивальной публике и вдобавок регулярно выставляется на международную витрину, где современных российских трупп – раз, два и обчелся. А питерских иллюзионистов очень удобно возить по миру: они изобретательны, в меру загадочны, остроумны, кажется, ни на кого не похожи и не требуют перевода – язык АХЕ исключительно визуальный. Их спектакли так часто сравнивали с алхимией, что теперь название “Фауст в кубе” выглядит чем-то само собой разумеющимся. АХЕ обожают изобретать из подручных средств диковинные конструкции и лукаво играть с символикой ритуалов, так что от истории Фауста им было не отвертеться.
Гете в этой истории еще не ночевал: Фауст не философ, а чернокнижник, а символический ряд так герметичен, что без разъяснений сам Мефистофель ногу сломит.
На сцене, как всегда у АХЕ, много сложносочиненной красоты: багровые портьеры как будто из линчевского “Твин Пикс”; большой куб, раскрывающийся так и сяк на манер головоломки; театр адских теней и натуральные мексиканцы в сомбреро (их труппа так и называется: Linea de Sombra – “линия тени”); пенопластовые женские фигуры, которые можно резать как арбуз (сердцевина у них красная); дымы, шумы, куклы, вино, платье-саркофаг et cetera – писать по-русски “и так далее” в этом случае как-то рука не поднимается.
Первые минут десять я пытался все это расшифровать, потом от стыда за собственную глупость чуть было не уснул, но уже на пороге дремоты, в которой “Фауста в кубе” смотреть как раз слаще всего, вспомнил, что на входе в зал всем давали какие-то бумажки. Как хорошо уметь читать! На листочке с заголовком “Глоссарий к спектаклю” все замечательным образом разъяснялось: “Фауст – человек и наблюдатель. Тяготится Маргаритой” (в самом начале пара на сцене действительно танцевала танго, причем мужчина все время отталкивал женщину). “Для избавления от нее находит помощников”. Ага! “Маргарита – душа и хранитель Фауста. Мефистофель – неудачник, элементарное зло”. Ну вот и славно: невербальный театр с глоссарием – хорошая шутка.
Были, кстати, у АХЕ чудесные спектакли, в которых образы не требовали никаких комментариев. Но радует, как мало, в сущности, нужно слов, чтоб не глядеть на сцену как в афишу коза. “Духи – шуты зла”, “платье-саркофаг – мучительный плен души”. Нет-нет, это кристально ясный спектакль.
Куб – третья степень.
Еще три сестры
А вот в норвежском “Госпитале” – никакой алхимии. Все просто, как слеза медсестрички, и выверено, как доза валерианки. Обшарпанные больничные стены, тусклые лампочки, три дурехи в заляпанных кровью белых халатах. Видимо, конец Второй мировой. Над госпиталем то и дело с ревом пролетает военный транспорт союзников, но раненых не дождешься, хоть белугой реви. Типовая зарисовка замкнутого коллектива. Сладострастный садизм начальницы, прячущей ключик от шкафа с лекарствами. Коровья покорность подчиненных, подставляющих спину под розги, чтобы можно было после попрактиковаться в перевязках – больше-то бинтовать некого. Мстительное хамство, когда подчиненные дорываются-таки до таблеток и глотают их горстями. Ну и душещипательный финал с извлечением из шкафа стопки мужских фоток.
Режиссерский трюк в том, что все это разыграно как откровенная клоунада. Нелепость придумана так, что должна резать и глаз, и слух. Специально корявая хореография под репертуар из радиоточки – классику вперемешку с эстрадными шлягерами. Бесконечная болтовня без перевода – потому что это не норвежский, а какой-то, говорят, выдуманный язык, тарарабумбия, в которую изредка встревают английские фразы. Нарочито плоская сюжетная конструкция, за которой мерещится ирония не то в адрес мужских стереотипов (“о как бабы-то изводятся без солдат”), не то театральных хрестоматий ХХ в.: три медсестры в ожидании Годо? Нет, это все-таки вряд ли – а то выходит штука посильнее “Фауста в кубе”. А бумажек с объяснениями на входе не дают.