СТЕРЕОТИПЫ: Риторическая конфронтация


Западная пресса пестрит заголовками о России – скандал вокруг гибели Александра Литвиненко лишь усилил волну антироссийской риторики, которая захлестнула страницы иностранных газет в преддверии и по окончании саммита “восьмерки” в Санкт-Петербурге. Достаточно открыть Washington Post или The Wall Street Journal, чтобы испытать эффект дежавю – так громко звучат рефрены эпохи “империи зла”.

“Может ли Россия быть реформирована силами извне?”, “Россия – враг”, “Кремль вкрадчиво закручивает гайки”, “Россия погружается во тьму”, “Обратно в Россию без любви”, “Польский кризис как доказательство провала империи”. Не сразу и поймешь, какие из этих заголовков были придуманы четверть века назад в разгар холодной войны, а какие украшают нынешние издания.

История повторяется. Россия сегодня почиет на нефтяных лаврах, откладывая структурные реформы, – точно так же в 1970-е провалилась модернизация экономики СССР, несмотря на рекордные тогда цены на энергоносители. Москва начинает крупномасштабные газовые проекты в Европе, имеющие геополитические последствия, – и Северо-Европейский газопровод вызывает такое же волнение на Западе, как в свое время советские предложения по Уренгою. Как и прежде, нет решения палестинской проблемы, Израиль оккупирует и освобождает Ливан, а иранские боевики воюют на территории Ирака. Война в Афганистане, похоже, не кончится уже никогда. Американцы запускают новые программы “звездных войн” и размещают ракеты в Европе – теперь это называется ПРО, а не “Першинг-2”. Запад сотрясается от шпионских скандалов и не устает напоминать России о правах человека и демократии, как это делал в свое время Джимми Картер.

Аналогий предостаточно – в голосах СМИ уже слышны знакомые нотки. Полуправда, а порой и откровенная дезинформация идут из обоих лагерей. Пропаганда, а не рациональная политика становится доминантой в отношениях Москвы и западных государств. Однако разница все-таки есть – сегодня медиавойны начинаются из-за экономических интересов, а не из-за идеологических предпочтений. А железный занавес заменен не менее плотным “туманом восприятия” – отсутствием ясности по поводу реальных намерений сторон в политической, экономической или социальной сферах.

Многим на Западе трудно смириться с возрожденной Россией. Ее энергетика процветает, “национальные чемпионы” занимают лидирующие позиции в мировой промышленности, а быстро растущий потребительский рынок стал заветной целью для коммерсантов со всего мира. Разве не этого хотел Запад в начале 90-х, когда Россия боролась с постсоветским хаосом и, казалось бы, непреодолимыми трудностями? И вот теперь, когда Россия защищает свои интересы на международной арене, все начинают с ужасом восклицать: “Русские идут!”

Когда Россия создает компании-лидеры и борется за оптимизацию их прибыли, это расценивают как “энергетическое оружие” против демократии в странах бывшего СССР и отсутствие подвижек по энергетическому диалогу с Западом. Когда ОДКБ обращается к НАТО с просьбой “узаконить отношения” и начать вместе бороться против наркотрафика, это воспринимают как очередное проявление блокового мышления.

То же происходит и в России. Стремление НАТО через сотрудничество с Грузией охладить ее воинственный пыл и предотвратить военное решение замороженных конфликтов рассматривается как втягивание Тбилиси под защитный зонтик для продолжения антироссийской риторики грузин. Кризис с польским мясом есть проявление злой воли всемогущих европейских бюрократов, пытающихся оказать давление на Москву. Заговоры видятся повсюду.

В чем же причины подобного искаженного восприятия? Позволим себе на секунду отвлечься от мысли о российских и американских “ястребах”, которые используют любую возможность, чтобы осуществить бюрократический реванш, – о нем недавно писал Владислав Сурков. Очевидно также, что вина СМИ во многом косвенная – хоть они и считаются “четвертой властью”, однако часто служат лишь инструментом для отражения умонастроений элиты.

Отношения России и Запада так и не дошли до стадии подлинного партнерства. Стороны скрывают друг от друга свои истинные намерения и не в состоянии вступить в содержательный диалог. Повестка дня узка, а бюрократы средней руки по обе стороны откровенно саботируют усилия лидеров, направленные на выстраивание взаимовыгодного сотрудничества.

Одним из проявлений этой проблемы можно считать истерику вокруг формы, а не содержания двусторонних отношений. Вспоминается разочарование России после того, как в рамках “восьмерки” не был подписан протокол с США о вступлении в ВТО. Было много шума – Америка, мол, старается держать Россию подальше от этой организации и использует членство в ВТО как элемент торга. Несколько месяцев спустя Москва и Вашингтон достигли соглашения, и дискуссия совершила резкий разворот на 180° – с тем же энтузиазмом все принялись восхищаться сделкой и уровнем двустороннего сотрудничества.

Туман непонимания сгущается и из-за выборов. Смена элит в Европе и предстоящие выборы в России и США создают атмосферу нездорового популизма и национализма. Стремление заработать очки на заигрывании с общественностью не слишком способствует проведению рациональной внешней политики. Черчилль как-то сказал: “Политик думает о следующих выборах, а государственный деятель – о будущем”. В мире виртуальной, “блоговой” политики трудно устоять перед соблазном снизойти до классической, столь привычной уху избирателя риторики времен холодной войны.

Более того, администрация Буша настолько озабочена Ираком и войной с терроризмом, что почти забыла о своих союзниках в Европе и России. Все это отталкивает их, мешает оценить рациональное зерно американской политики, продраться сквозь шелуху мессианской идеологии Вашингтона и его эгоистического желания получить контроль над природными ресурсами. Трансатлантическое единство вновь подвергается испытаниям, а чтобы собраться вместе, приходится огородить себя танками и самолетами где-нибудь на территории тихой уютной Латвии. Российско-американские отношения все ближе к точке замерзания. К тому же и ЕС занят проблемами внутреннего развития, и у него нет времени сформулировать консолидированную позицию по России, как это показал кризис вокруг импорта мяса из Польши.

С другой стороны, и власть, и бизнес в России постоянно упускают возможности – и, пожалуй, нечасто создают таковые – для разъяснения западной аудитории стратегического курса и текущих действий. Годы рассуждений об улучшении имиджа России, миллионы потраченных средств, а воз и ныне там. Российские корпорации в лучших советских традициях предпочитают играть в закрытость, блюдя несуществующие “коммерческие тайны”, которые представляют секрет Полишинеля для аналитиков и глобализированной прессы. Пиар-ресурсы российского правительства также ограничены – Запад не верит в РИА “Гламур”, даже если это качественное телевидение наподобие Russia Today. У Москвы нет убедительных адвокатов на Капитолийском холме или в коридорах Еврокомиссии, не говоря уже о союзниках в редакциях The Wall Street Journal или Times.

Коммуникационная политика России отнюдь не соответствует ее статусу глобального игрока. Не хватает Горчаковых, Плевако, Столыпиных – Владимир Путин неоднократно уже обращал внимание на кадровую проблему. Новая плеяда чиновников – умных, динамичных, вооруженных теоретическими знаниями и посылающих в мир четкие и убедительные сообщения – еще лишь формируется. Им не просто будет уйти от пены местечкового электорального пиара 90-х гг., который они пытаются заменить сегодня на цивилизованную конкуренцию партий. Но надо привыкать к новой роли “звезд мирового уровня”, искусных адвокатов своей страны, поскольку речь идет о представлении интересов великой державы.

Россия не враг цивилизованного мира. Да и США с ЕС отнюдь не враги Москвы. Обе стороны должны начать вовлекать друг друга в конструктивный диалог и формулировать повестку дня по существу, которая выходила бы за рамки обсуждения вопросов безопасности. Необходимо противостоять стереотипам и идеологическим клише, стимулируя обсуждение обществом реальной ситуации в России и на Западе. А СМИ подхватят этот ветер перемен, стоит ему только подуть. В противном случае мы можем потерять еще пять-десять лет на риторическую конфронтацию в ожидании очередной перестройки и “нового мышления”.