Приглушенный гений

Директор Пушкинского музея Ирина Антонова перед пресс-показом выставки гения русского авангарда рассказала, что Павел Филонов – исключительно сложный для восприятия художник, зрителям необходимо сделать над собой усилие, перед тем как войти в его внутренний мир и понять суть его творческого метода. Пугала зачем-то.

Имя Филонова большинству людей, увлекающихся искусством (другие в музеи не ходят), хорошо известно и стоит одним из первых в почетном списке великих русских художников ХХ в. Его картины присутствуют почти на всех выставках русского авангарда и находятся на почетных местах в постоянной экспозиции Русского музея – свое творческое наследие принципиально не продававший картин Филонов завещал именно ему.

Большая выставка Филонова – 140 живописных и графических произведений – просто не может не произвести впечатления и на самого неискушенного зрителя, настолько большие красочные полотна художника и его сложные рисунки эффектны, завораживающи и загадочны. Они притягивают взгляд, тревожат воображение, интригуют многозначительным, кажущимся мистическим содержанием. Это не Малевич с простой геометрией и не Кандинский с абстрактными пятнами, Филонов действует на нервы, прежде всего на зрительные. Чувственное воздействие тут сильнее интеллектуального.

Можно ничего не знать об изобретенных Филоновым принципах “аналитического искусства”, которые, он верил, способны изображать внутреннюю сущность явлений, их невидимое движение, можно не знать, что он был аскетом с мессианским комплексом и умер в нищете. Но не видеть страдания в его картинах просто невозможно. Выставке в Музее личных коллекций это невозможное почти удалось, в Москве были созданы все условия, чтобы творчество Филонова зрителя не встревожило.

Выставка “Павел Филонов. Очевидец незримого” была подготовлена Русским музеем и компанией Proactiv PR “как большое интеллектуальное шоу” (определение организаторов), приуроченное к петербургскому саммиту “большой восьмерки” (“Ведомости” писали о ней 19 июня). Картины и графика Филонова показывались там в абсолютно темных залах с прямым точечным освещением только самих произведений. Эффект сильнейший – картины казались светящимися плазменными экранами с ожившим изображением, а вся торжественная экспозиция – храмом. Можно спорить о правомерности такой подачи, но отрицать ее воздействие и зрелищность невозможно.

В Пушкинском музее со светом решили не экспериментировать, сильных эффектов избегать. Выставку одного из величайших русских художников, которая могла бы стать для столицы событием, открыли даже не в главном здании, а в Музее личных коллекций, где давно уже делают экспозиции исключительно камерные и те, что проветривают значительные и не очень частные собрания.

Для московской выставки художник Борис Мессерер придумал новый дизайн. Часть картин, в том числе и грандиозную “Формулу весны”, повесили в атриуме без рам на белых неаккуратных кубах, вокруг поставили алюминиевые конструкции, натянули веревки. Наверное, для того, чтобы отделить программно антибуржуазную живопись от пошловатого буржуазного интерьера.

Другие живописные шедевры Филонова развесили в тесных для них залах без особых затей. Что неплохо, если думать, что на выставку придет мало народа, но если ее посетит столько зрителей, сколько она заслуживает, то рассмотреть картины и особенно рисунки будет очень трудно. А они как раз требуют и выдерживают долгое рассматривание. Может показаться, что директор специально пугала зрителей трудностью восприятия, чтобы не было утомительной для музея толкотни.

Фигуру голубого льва, читающего автобиографию Филонова, – произведение художника Вадима Захарова, которое в Петербурге имело к выставке прямое интеллектуальное отношение, просто вынесли на улицу и поставили перед входом. Если оно на морозце сломается – не жалко. В Петербурге лев приглушал пафос выставки, а в Москве с пафосом справились и без современного искусства.

Конечно, шедевры Павла Филонова в любой экспозиции остаются шедеврами. Но много раз показанный мрачный “Пир королей”, торжественная “Крестьянская семья”, загадочное “Перерождение интеллигента” и десятки пугающе странных рисунков никогда, наверное, не производили на зрителей такого тихого впечатления, как на выставке в Музее личных коллекций. В отличие от Русского Пушкинский музей и не пытался сделать выставку “Очевидец незримого” дерзко, спорно, по-новому. Там уже несколько лет, кажется, ценят покой и инерцию больше, чем порывы и прорывы.