ПОВЕСТКА ДНЯ: Доктрина самоутверждения

Сегодня мы наблюдаем, как Россия экспериментирует с новым способом упорядочивания себя и своей роли в мире. Делается это с помощью консолидации общества на основе поиска врага, отношения к Западу по формуле “партнер – оппонент” и гегемонии на постсоветском пространстве за счет коммерциализации отношений с партнерами и использования экономических рычагов в политических целях. Фактически мы имеем дело с новой доктриной самоутверждения России, толчком к концептуализации которой стала оранжевая революция, что говорит об охранительно-традиционалистском характере самой доктрины. Она нацелена не на обновление, а на сохранение статус-кво.

В силу своеобразия нашего государства, слияния собственности и власти, характера правящей команды, опирающейся на силовиков и представителей сырьевого лобби, России так и не удалось разделить экономику и политическую целесообразность. Кроме того, подчинение государства и всех его органов корпоративным интересам энерго-силовой элиты делает невозможным вычленение чистого экономического интереса – он обязательно оказывается корпоративным и политически окрашенным.

Политизация экономики

Энергетические войны являются логическим следствием существования энерго-силового государства, которое сегодня вытолкнуло дремавшие противоречия наружу новым способом самоутверждения. И дело здесь не в дипломатических ошибках, не в неуклюжести чиновников “Газпрома”, не в непродуманности тактики. Дело в системной деформации – в политизации любого экономического инструмента (сегодня это энергоресурс, а завтра может быть никель или медь), которая является следствием нерасчлененности власти и собственности. В результате политизация экономических отношений с другими государствами означает одно: подрыв их суверенитета, а следовательно, и ослабление их институтов власти, с чем не все политические элиты желают согласиться. Так что приватизация “Газпромом” распределительных сетей, трубопроводов и прочей собственности в других странах при нынешней траектории России означает угрозу подрыва их суверенности. У большинства стран, которые Кремль стремится включить в свою систему зависимости, есть более привлекательные альтернативы. В орбите Москвы остаются лишь авторитарные режимы, и то не все, а лишь те, которые загнаны в угол и не нашли общего языка с Западом.

Доктрина в действии

Последнее заставляет нас обратиться к российско-белорусскому конфликту. Конфликт с Украиной не стал исключением, что закономерно. Но сама острота конфликта Москвы со своим ближайшим союзником, несмотря на то что российская команда действовала “в перчатках”, учтя украинский опыт, оказалась неожиданностью для многих. Между тем эмоции Минска были ожидаемы: для Лукашенко оба сценария – и переход на рыночные отношения с Россией, и политическая зависимость от Москвы – являются гибельными. Первый ведет к краху “белорусского чуда”, выросшего на российских субсидиях, а второе превращает его режим в антинациональный. И любой компромисс между этими сценариями подрывает его власть. Мы также имели возможность убедиться в том, что при авторитарных режимах экономические противоречия неизбежно приобретают форму межгосударственного столкновения. Причем для Белоруссии любой конфликт с Россией будет иметь разрушительные последствия. Если Украина может развернуться к Западу и начать модернизировать свою экономику, снижая зависимость от российских углеводородов, то у режима Лукашенко нет поля для маневра: Запад его не примет, хотя он и делает в ту сторону реверансы, а реформирование экономики в рамках его режима вряд ли возможно, ибо немедленно начнет расшатывать его основы.

Российско-белорусский конфликт доказал, что идея Союзного государства России и Белоруссии является мифом, который служит прикрытием для клановых интересов по обе стороны границы. Причем именно этот миф и порожденные им надежды явились дополнительным поводом для обострения отношений между Москвой и Минском. И, кстати, российские “союзники” несут за него непосредственную ответственность. Замечу, что если для Ельцина союз с Белоруссией был поиском индульгенции за ликвидацию СССР, могильщиком которого он не хотел выглядеть, то Путин в эксплуатации старого мифа не нуждается, имея в распоряжении новый миф об энергетической державе. Впрочем, и отбросить старый миф он не готов.

В итоге возникает ситуация абсурда, когда упорядочивание отношений России с Беларусью невозможно, пока жива иллюзия Союзного государства, которая, в свою очередь, подрывает идею энергетической державы. Компромисс Москвы с Минском означает продолжение обмана и готовность Кремля за него платить, что, кстати, является медвежьей услугой белорусскому народу, поскольку затягивает модернизацию экономики этой страны. Фактически Москва продлила содержание Лукашенко, который будет и дальше испытывать терпение российского государства, при этом девальвируя его державный статус. “Вы что, не можете разобраться со своей транзитной страной?” – вопрошают европейские потребители – и будут этот вопрос поднимать еще не раз.

Наконец, вместо того чтобы доказать, что Россия переходит на рыночные отношения со своими соседями, белорусская история лишь подтвердила, что энергоресурс действительно политизируется. Доказательством тому является и то, что Минск платит $100 за 1000 куб. м российского газа, а Тбилиси – $230, и то, что Россия компенсирует 40% белорусского бюджета – с какой стати?! И тем не менее наши чиновники уверяют себя, что Россия набирает очки. И действительно, ведь пришли же на поклон к Москве Украина и Молдова. Но дело в том, что тактические шаги иногда выглядят как стратегия. На самом деле договоренности Киева и Кишинева с Россией – это не что иное, как попытка выиграть время для того, чтобы освободиться от привязки к Москве. И то, что делает Украина в сфере энергосбережения и привлечения местных источников энергии, служит тому доказательством. Кстати, Украина, Грузия, Азербайджан, Армения – все они должны быть благодарны российскому энергоресурсу за то, что заставил их начать модернизировать свои экономики.

Непреднамеренные последствия

Российская система продолжает следовать закону о непреднамеренных последствиях, который правящий класс никак не усвоит. Если бы российские политики осознавали его последствия, они отсоветовали бы Путину выходить с идеями, обреченными на провал. Я имею в виду его предложение “сделки века”, т. е. обмена энергетическими активами, адресованное “восьмерке”, и предложение Германии стать дистрибутором российского газа в Европе, навеявшее воспоминания о пакте Риббентропа – Молотова. Последнее было элегантно сделано Ангеле Меркель перед переходом к Германии временного председательства в ЕС и в “восьмерке”, и уже после того, как она заявила о своих планах укреплять атлантическое сотрудничество, что заставило российское предложение выглядеть как провокация, надеюсь, что неосознанная.

Впрочем, Россия может гордиться тем, что не только застала мир врасплох своей бурной активностью, но и заставила Запад начать поиск ответа на российский вызов. Именно российские инициативы подтолкнули Брюссель к поиску общей энергетической стратегии. Именно Москва заставляет западные правительства менять свои приоритеты. Теперь Европа размышляет о том, чтобы вернуться к строительству атомных станций и начать строить танкеры для перевозки сжиженного газа (не из России). Смена экономических целей – это и экономические реформы (в частности, расчленение монополий-гигантов, таких, как партнер “Газпрома” E.On), и новый виток политической борьбы внутри западного сообщества, и формирование нового баланса сил, не обязательно более расположенного к России. Все это говорит о том, что Россия стала фактором не только мировой политики, к чему она стремилась, но и внутренней политики западных стран, что стало для нее самой неожиданностью.

Каковы последствия доктрины самоутверждения России? Суммируя их, мы должны вспомнить не только две “войны”, которые Москва вела со своими союзниками, и отвергнутые инициативы Путина, но и те потери, которые Россия понесла в результате подмоченного энергоресурсом имиджа, включая неудавшуюся сделку “Северстали” с Arcelor, нежелание Франции и Германии согласиться на расширение российского участия в EADS и прочие случаи, когда перед российским бизнесом закрывались двери только потому, что те, кто их закрывал, вспоминали о российской силе, которая имеет обыкновение действовать как кувалда.

Впрочем, провалы можно было бы Кремлю и простить, если бы ресурсы энергетической державы шли на диверсификацию экономики и прорывы в сфере высоких технологий. Но ведь доля несырьевых товаров и услуг в российском экспорте составляет лишь 1,7%, а доля сферы высоких технологий – 0,3%! Так что на практике доктрина самоутверждения является прикрытием приватизации государства классом рантье, который камуфлирует усиливающуюся зависимость России от стран-потребителей (и даже от настроений лидеров транзитных стран) демонстративной игрой мускулами. Что же касается незаконченной российско-белорусской истории, то она является примером того, как энергетическая держава вынуждена отступить и будет делать это еще не раз, что свидетельствует о невозможности примирить непримиримое – корпоративный интерес энерго-силовой элиты, российский суверенитет и приличную репутацию.