Искренние и искушенные
На пресс-конференции перед вернисажем журналисты, пуганные православной общественностью, спрашивали, не провоцировало ли творчество Пьера и Жиля общественных скандалов и возмущения представителей церкви. Как не спросить об этом у двух 50-летних мужчин, которые живут 30 лет в творческом и любовном союзе и изображают на ярких раскрашенных фотографиях себя самих, поп-див, христианских святых, восточных божеств и обнаженных смазливых юношей с крутыми ягодицами.
Пьер и Жиль отвечали, что скандалов не было, европейское общество толерантное, деятели католической церкви выражали им благодарность, а обнаженных тел, в том числе и мужских, много не только на их фотографиях, но и в художественных музеях. И обращали внимание, что в их работах много боли. Казалось, что журналисты и художники не вполне понимали друг друга.
На выставке все объяснилось. Большая ретроспектива Пьера и Жиля в Манеже, организованная Московским домом фотографии в рамках специальной программы 2-й Московской биеннале современного искусства, готовилась Галереей Жерома де Нуармона для музейных выставок в Париже и Лондоне к юбилею – 30-летию встречи фотографа и художника, ставших арт-дуэтом Pierre & Gilles. Поэтому и работы для нее выбирались продуманно и серьезно, так что авторы предстали художниками-гуманистами, ведущими кроткий разговор не с обществом (и уж тем более не с гей-сообществом), а с людьми и Богом. Но на своем однажды и навсегда выбранном языке псевдонаивных раскрашенных фотографий, доведенном со временем до выразительности и высот подлинного искусства.
Первая часть выставки – двойные автопортреты разных лет. Ранние – задорно нарциссичны: художники изображали себя то кукольными космонавтами среди цветов, то сладкими красавчиками в стиле Элвиса Пресли. Поздние – торжественно мелодраматичны: Пьер и Жиль представляются печальными джентльменами в черном на фоне масок, как будто сорванных с лиц, и зловещими клоунами-санитарами с термометрами и огромным сердцем в руках. Потом идет серия с обнаженными юношами в образах греческих богов и библейских героев. Юноши эти на раскрашенных фотографиях Пьера и Жиля так же выразительны телами и настолько же эротичны, как и модели художников-академистов, изображений которых предостаточно в любом европейском музее. Самая важная картина тут “Давид и Ионафан” – стоящие в темном лесу голые, влюбленные, прекрасные и несчастные араб и иудей. Поверить, что эта политизированная клюква сделана серьезно, так же невозможно, как и заподозрить в этой патетической пасторали иронию.
Трудно найти иронию и в иконах, в которые художники превращают портреты. Пьер и Жиль изобразили, кажется, всех, на кого современный человек готов молиться: маленького Иисуса с бриллиантовыми капельками пота на лбу, поп-идолов на любой вкус (Мирей Матье, Мерилин Мэнсон, Нина Хаген), модель (Летиция Каста), миллиардера (Франсуа Пино), футболистов, Анакина Скайуокера с мечом джедая. А рядом с ними портреты раненого иракского солдата с автоматом, престарелых красавиц, трансвеститов, смазливых морячков и опасных красавцев из серии “Шалопаи”. И все они покоятся в идеальном мире среди цветов, блесток, бабочек и голубых небес. В своем личном рае художники приютили и пожалели всех.
Пьер и Жиль работают в стилистике кича. Тридцать лет назад они выбрали этот наивный, яркий и восторженный язык народных картинок, дешевых журнальных обложек и индийских мелодрам в пику модному тогда интеллектуальному концептуальному искусству. В то время казалось, что языком кича нельзя говорить серьезно, они и дерзили, задорно поддразнивая гомофобов. Но Пьер и Жиль довели свое умение гармонизировать пестроту и блестки до чистого эстетства. На своем языке усовершенствованного кича они стали говорить о самом важном – любви и смерти, вине и раскаянии. Кажется, что искренне, хотя в это невозможно поверить.