Порядок действий

Игорь Чапурин уже не ограничивается моделированием одежды – в сфере его интересов дизайн мебели и интерьеров, а с недавних пор еще и промышленный дизайн. Но одежда по-прежнему главный интерес Чапурина: он в четвертый раз принимает участие в Парижской неделе моды, 3 марта он показывает свою коллекцию. Мы встретились перед отъездом Чапурина во Францию в московском ресторане Maisoncafe. Индустриальный дизайн ресторана, расположенного в помещении бывшей фабрики, задал тон нашему разговору – он начался с производства.

– Под маркой Chapurin выпускаются одежда и горнолыжные костюмы, мебель и обувь. Как я понимаю, большую часть этого по вашим заказам производят за границей?

– 90% одежды под брендом Chapurin выпускается в России – и haute couture, и pret-a-porter. Аксессуары и интерьерную линию делают в Италии, горнолыжную – частично в Австрии.

– А сколько человек работает в Доме?

– Ровно 100. Структуру компании можно разделить на три части. Управленческая – самая маленькая, около 10 человек. Дизайнерская – около 20 человек. Остальное – производственная часть.

Производство разделено надвое. Экспериментальный цех делает первые образцы коллекций pret-a-porter, которые мы показываем в Париже. Этот цех также производит и воспроизводит haute couture. Промышленный цех воспроизводит линию pret-a-porter для наших байеров.

Мы делаем шесть женских коллекций в год. Две пре-коллекции pret-a-porter для нашего коммерческого шоу-рума в Милане (в этом году она выставляется с 1 февраля). Весной и осенью в Париже показывается шоу-коллекция, сделанная на базе пре-коллекции, но более креативная. Коллекцию haute couture мы показываем по традиции в Москве 1 декабря, и она живет круглый год: там есть и верхняя одежда, меха, вечерние платья. Плюс Chapurinrg – коллекция горнолыжных костюмов.

На мой взгляд, качество производства, которого нам удалось добиться, для России уникальное. Я считаю, что у нас работают лучшие в стране технологи. У нас великолепная команда портных, и молодым есть у кого учиться. Мы постоянно находимся в состоянии расширения, но не можем делать это слишком быстро –новым людям необходимо учиться, перенимать опыт, а для этого требуется время.

Сейчас мы ведем переговоры с пятью западными производителями, потому что уже начинаем понимать: еще один сезон, и мы начнем не справляться с заказами. Но пока что вещи, которые мы получаем даже из Франции и Италии, хуже по качеству, чем то, что мы делаем сами.

– Как распланирована Парижская неделя моды – какие-то дни считаются более престижными, какие-то менее? Я посмотрел на расписание: Gaultier и Dior показываются во второй день, Nina Ricci и Louis Vuitton – в последний. Вы – в предпоследний, между Guy Laroche и Kenzo…

– Когда мы появились во Франции, то убедились, что все прекрасно обходятся и без нас. И начали с того, что попытались доказать, что мир нуждается и в нас – наших красках и нашем видении. И сначала мы показывались в первый день недели, когда большое число журналистов и байеров еще оставались в Милане. Но за два года нам удалось продвинуться в предпоследний день недели – день, когда уже можно подводить итоги.

Федерация прет-а-порте и высокой моды ставит дизайнеров перед фактом – нам просто называют день и час нашего показа. Мы вольны согласиться или отказаться. Место показа дизайнер выбирает сам. По расписанию показы начинаются каждый час.

Я встретился с президентом Федерации моды Дидье Грюмбахом, который мне задал только один вопрос: «Для чего вам это нужно?» Я ответил, что для меня это не имиджевый проект; я хочу попробовать доказать, что русский дизайнерский бренд может быть состоятелен – понятен публике и коммерчески успешен – в мировом масштабе. Это был долгий разговор, в конце которого месье Грюмбах сказал, что доволен беседой, и мы моментально попали в официальное расписание, но в первый день.

– Почему в этом году вы выбрали для показа классический зал Carrousel du Louvre, а не что-нибудь более оригинальное, как в первый год?

– Нам приходится учитывать и интересы прессы, а в этот день все главные показы проходят в Carrousel. Этот зал нас более чем устраивает – он дает возможность осуществить любую креативную концепцию. В этом году мы соединяем космическую визуальность с этнографичностью, хай-тек с фольклором: мы хотим представить, как ацтеки (которые, по одной из версий, были инопланетянами) могли бы выглядеть в наши дни. Вроде бы Россию напрямую эта тема не касается, но она все равно присутствует – через космическое восприятие.

– Во что обходится показ в Париже?

– Ровно втрое дороже, чем аналогичный показ в Москве. Таковы цены в европейской фэшн-индустрии: аренда зала, декорации, специалисты. Как бизнесмен, я мог бы найти миллион возможностей для экономии. Но я видел опыт других русских дизайнеров, которые пытались идти по этому пути, и для них это закончилось провалом.

Мы, появившись в Париже, пытаемся взять от мировой фэшн-индустрии самое лучшее. Я оставил за собой русский креатив –концепцию, дизайн одежды, декорации и звуковое сопровождение. Над всем остальным работают люди, которые всю жизнь трудятся в этой индустрии. У нас английский кастинг-менеджер, которая находит уникальных молодых моделей. Мне помогает английский стилист, который сейчас является фэшн-редактором русского Vogue, – Саймон Робинс. Волосы делает англичанка, звезда английского Vogue. Пресс-офис у нас французский. Я им всем очень доверяю и счастлив их работой.

– Как вы проводите эту Неделю?

– Я приезжаю в Париж заранее –отбирать ткани для коллекции весна/лето-2008.

Затем собирается вся наша международная команда и начинается кастинг. Параллельно мы делаем примерку на одну модель, ее съемки, ищем комбинации, находим колористическое решение. Приблизительно за два дня до показа у нас есть полная раскладка: какая модель выходит в какой по-следовательности. Но кастинг и примерки продолжаются практически до дня показа. В это же время мы очень горячо обсуждаем с пресс-офисом места на показе: идет борьба за первые ряды. Мы держим некий процент мест для наших гостей, а все остальное отдаем на откуп французам, и они очень правильно этим распоряжаются.

В ночь перед показом начинают строиться декорации, коллекция полностью укомплектована, закрыта и готова к отправке, все манекенщицы утверждены. Все перевозится в Лувр.

Рано-рано утром туда приходят все манекенщицы, начинается работа с волосами и макияжем, который разрабатывается дня за два-три. В 12 часов начинают собираться гости. На это отдано полчаса. После того как в зале появится президент Федерации, не позднее чем через 10 минут мы обязаны начать показ. Такой ритм.

– То есть у вас нет возможности ходить на другие показы?

– Совершенно. Рабочий день начинается в 10 утра и продолжается далеко заполночь, потому что манекенщицы могут приходить с других показов в 11, в 12 ночи. Мы их отсматриваем, примеряем вещи из коллекции…

После показа коллекция буквально через два часа оказывается в нашем коммерческом шоу-руме в Париже, куда уже доставлена пре-коллекция из Милана, и начинается работа с байерами. Пре-коллекция потом возвращается в Москву, и с этих моделей отшиваются образцы для коллекции прет-а-порте. Шоу-коллекция остается в парижском пресс-офисе, и с ней начинают работать стилисты всего мира: наряжают моделей, фотографируют для журналов. Через полгода коллекция возвращается в Москву и поступает в наш архив.

– Сейчас у вас только два бутика – в Москве и Риге. Когда и где появится следующий?

– Наш магазин в Москве полностью выражает дизайнерскую концепцию дома Chapurin: одежда сделана Чапуриным, мебель сделана Чапуриным, интерьер сделан Чапуриным – все концентрируется вокруг нашего представления о визуальном обеспечении человека.

Мы также продаемся в лучших мультибрендовых бутиках Москвы, и на данном этапе нам этого достаточно. Следующее достижение – это Европа и мир. У нас было несколько предложений открыть бутики Chapurin за границей, но я от них отказался – еще рано. Cначала надо стать узнаваемыми и понятными для потенциальных покупателей.

– Как в вашей жизни появился «Вимм-Билль-Данн»?

– Человек, который подтолкнул меня к занятию иными разновидностями дизайна, – это Аркадий Новиков. Мы сделали во Флоренции линию мебели ChapurinCasa, и Аркадий, влюбившись в нее, предложил мне оформить ресторан «Весна». Я ему очень благодарен за то, что он втянул меня в интерьерный дизайн, который потом перерос в промышленный дизайн. Так же как я благодарен Олегу Меньшикову за то, что он втянул меня в театр.

После того как я сделал «Весну», у меня было много интерьерных проектов. И затем на меня вышли представители «ВБД» – они решили провести ребрендинг, и, как дизайнер, я восхищаюсь тем, как они это делают – очень деликатно. Ко мне же они обратились с предложением придумать новую визуализацию фасадов заводов «ВБД». И мне очень понравилась эта идея, понравилось то, что люди думают не только о капитализации своих заводов, но и о том, как они выглядят. Дизайн первого объекта – фасада Лианозовского комбината – уже закончен.

– Профессиональные архитекторы с недоумением восприняли эту новость…

– Общество двигает вперед синтез нового со старым. Если бы заказ отдали архитектору, могло бы получиться очень красиво. А могло бы очень стандартно. Мы пошли нестандартным путем. Но еще раньше нестандартно поступил «ВБД», отдав этот заказ нам.

– «ВБД» просто ваш крупный заказчик, или у кого-то из менеджеров «ВБД» есть доля в Доме Чапурина?

– Кроме финансовой поддержки наших показов, другого участия «ВБД» в нашем Доме нет.

– А желающие купить долю есть?

– Да. Мы со всеми вступаем в переговоры, внимательно слушаем, что нам предлагают. Но очень трепетно относимся к возможной продаже доли. Потому что нам важно понять, зачем тот или иной человек собирается в нас инвестировать. С новым партнером мы знаем друг друга очень давно, и отношения у нас очень доверительные. Все, что зарабатываем, реинвестируем, потому что мы верим в этот проект.

– То есть компанией владеют два человека?

– Да, на моем партнере лежат финансовые и организационные вопросы, на мне – креативные. Хотя зачастую все так перемешано…

Я несу ответственность за все, что происходит в Доме, – перед сотрудниками, перед партнером, перед самим собой. Моя цель – создать культовый бренд, который будет узнаваем в России и принят на Западе. Но мы еще в начале пути.

– Сколько лет на это потребуется?

– Около 10. Много лет мы двигались в глубоком снегу, сейчас гораздо легче: развивается общество, улучшается финансовое положение.