Декларация о намерениях
Джон Ноймайер работает в России не впервые: Мариинка и Большой несколько лет назад уже обзавелись его балетами – теми, что давно признаны шедеврами хореографа. “Чайка” к числу безусловных побед мастера пока не причислена. Но Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко, ориентируясь на свою генеалогию, выбрал именно ее из полутора сотен названий в опус-листе Ноймайера. В “Чайке” есть все то, что позволяет русскому балету считать американо-германского хореографа продолжателем отечественных традиций: литературный сюжет, развернутая на два действия композиция, пуанты, обилие декораций и костюмов, а также душевные метания героев.
Обманчивое сходство с отечественными традициями уже ставило подножку постановкам Ноймайера в России: несмотря на многолетние мечты заполучить этого хореографа и бесконечно долгие переговоры, его спектакли не удержались ни в Мариинском театре, ни в Большом. Там их взяли приступом за несколько недель, но только приблизительно воспроизвели внешний каркас постановок – даже мучительно напряженного репетиционного процесса не хватает для того, чтобы войти в систему координат, которую хореограф создавал десятилетиями. Балеты Ноймайера устроены совсем не так простодушно, как выглядят из зрительного зала.
“Чайка” – плод многолетней любви хореографа к русской культуре и русской литературе. Тем не менее она сразу же выдает инородный акцент постановщика.
Вряд ли кто-то в России взялся бы ставить чеховскую пьесу на сборную музыку Шостаковича – от Второго фортепианного концерта до оперетты “Москва, Черемушки” и Пятнадцатой симфонии (в спектакле звучат также Чайковский, Скрябин и Ивонн Гленн, на музыку которой ставит свой балет “Душа чайки” Костя Треплев). В спектакле Ноймайера практически нет чеховского домашнего уюта, хотя сценография (принадлежащая самому хореографу) удивительно емко создает настроение: на сцене лишь ступеньки сбоку, ведущие в столичную жизнь, и помост в центре, за которым спускается то пейзаж в левитановском духе, то элементы квадратов Малевича. Нет в этой “Чайке” и никакого эквивалента чеховскому изобилию ничего не значащих слов, из которых незаметно рождается трагедия.
Ноймайер поменял профессии главных героев пьесы: Аркадина у него стала прима-балериной императорских театров, Тригорин – успешным балетмейстером-классиком, Костя Треплев – хореографом-новатором, а Нина – танцовщицей, попадающей в итоге в столичное варьете. Остальных персонажей постановщик свел до положения кордебалета (исключение сделано для Маши, которой достались два развернутых танцевальных фрагмента).
“Чайка” Ноймайера – балет о становлении нового искусства, нового танца. И хотя сам хореограф неоднократно признавался в любви к классическому балету, мало кто так язвительно, но упоительно точно пародирует его, как он, соединивший в спектакле Тригорина “Смерть чайки” лебединые трепыхания Одетты и завязывания в кольцо Актеона. Однако самыми интересными фрагментами спектакля становятся два дуэта Треплева и Нины Заречной. Ничего не декларируя, хореограф смешивает в них классические позиции с рискованными акробатическими поддержками, сломанными модерновыми линиями и простыми, практически бытовыми жестами. Именно это и есть современный танец, который утверждал в “Душе чайки” сто лет назад ноймайеровский Костя Треплев. И именно этот синтез – самое сложное, чем должны овладеть сегодня российские танцовщики, вымуштрованные в системе классического танца.
Самое важное в нынешней премьере – не то, что давно выпавший из балетных лидеров “Станиславский” теперь способен обзавестись модной европейской новинкой (первый показ в родном для Ноймайера Гамбургском балете состоялся меньше пяти лет назад), а то, что спектакль представил труппу, воспринимающую идеи хореографа.
Ансамбль “танцев Костиной мечты” не нес никаких родовых травм классического происхождения, точно воспроизводя модернистские сломы хореографии. В маленькой партии Маши Ольга Сизых прорвалась сквозь сложнейшие технические навороты к абсолютной естественности. В партии Аркадиной знаменитая московская Одетта Татьяна Чернобровкина продемонстрировала неповторимую пародию на свою коронную партию, а другая прима театра – Оксана Кузьменко, кажется, впервые в карьере воспользовалась возможностью предъявить актерскую эксцентричность, в стилизации под Павлову изобразив взбалмошную балетную звезду.
Главным открытием премьеры стали исполнители партий Нины (первый сезон работающая в труппе Валерия Муханова) и Кости (Дмитрий Хамзин и Алексей Любимов). В их отношениях со своими ролями нет ничего завоевательского – просто они нашли то единство жеста и движения, актерства и непринужденности, которого требуют спектакли Ноймайера. До “Чайки” никто из этой троицы не исполнил ни одной главной партии. Но хочется, чтобы они у этих танцовщиков появились – в балетах, которые не стыдно было бы поставить в один ряд с постановкой Ноймайера.