Лавка демонов
В массовом кино чаще случается наоборот – чем разнообразнее культурные ресурсы, тем более выхолощенным получается зрелище, тем больше оно похоже на конвейерный сувенир. С культурным разнообразием в “Долине цветов” все в порядке, но фильм от него не пострадал.
В его производстве участвовали Индия, Япония, Франция и Германия. Источник вдохновения – книга Александры Дэвид-Нил, исследовательницы буддизма и первой западной женщины, удостоенной официальной аудиенции с далай-ламой. В главной роли – красавица Милен Жампанои, наполовину китаянка, наполовину француженка. Действие охватывает столетие – от Гималайских гор времен Шелкового пути до современного Токио.
Эпический и сказочный сюжет исчерпывается слоганом “Любовь вечна, любовники – нет”. Главная героиня – неземная девушка-демон, околдовавшая романтического разбойника и ставшая его проводником на просторах Гималаев в позапрошлом веке. Все бы хорошо, если бы не выпитый ими эликсир вечной жизни. Она попадает в череду реинкарнаций, каждый раз возрождаясь в новом месте и в новом образе. А он страдает от непрерывного бессмертия и, дожив до наших дней, становится продавцом лекарства от жизненных мучений – агентом эвтаназии, которой и себе желает – до тех пор пока опять не встречает призрак своей возлюбленной.
От Востока в фильме – тибетские легенды, буддистские мифы и духи, гималайские пейзажи, затягивающий небыстрый ритм. От Запада – оператор-европеец, в меру лакирующий ослепительную натуру, актеры с внешностью голливудских моделей, модный мотив эвтаназии и даже японская столица, чьи неоновые небоскребы по сравнению с гималайскими вершинами тоже выглядят приземленным глянцем. Вроде бы такие экскурсии давно проходят по ведомству фотосессий из журнала National Geographic или сюжетов из “Клуба путешественников”. Однако режиссер Пан Налин подкупает тем, что демонстрирует чисто восточную отрешенность по отношению к собственному труду – к этнографическим красотам и сувенирной буддистской эзотерике, которыми он очень умело ублажает любителей прекрасного.
Но эзотерические мотивы не так наглядны, как кажутся. От рядового превращения в поп-символику их защищает здоровая авторская ирония, работающая по принципу “клин клином вышибают”. В “Долине цветов” это вышибание происходит тонко и остроумно. Будда тут резко левитирует с места, замирая в воздухе, словно в комиксе, влюбленные тоже натурально отрываются от земли и принимают эротическую позу, как на каком-нибудь рекламном плакате, а главный маг, повелевающий героями, сыгран звездой Болливуда Насируддином Шахом с явным лукавым прищуром.
Ирония нужна не только для того, чтобы отстранить гламурность картинки и сбавить пафос при разговоре о карме и вечной жизни, но и для того, чтобы Восток остался Востоком, а загадки сделались еще большими загадками. В этом смысле наглядная эзотеричность фильма – чистая иллюзия, больше скрывающая, чем что-то объясняющая. Но почувствовать ее иллюзорность, отдохнув на этом западно-восточном диване, – удовольствие отнюдь не обременительное. К финалу просмотра рождается противоречивое ощущение, будто попал на ярмарку товаров народного промысла или в типичную восточную лавку, продавец которой, объясняя очередное национальное изделие, тонко и с вежливым величием дает понять, что купить-то вы его купите, а понять его природу и сущность все равно никогда не поймете.