Женщина, спой

Не сказать, что спор с судьбой и богами Важди Муавад заменяет выяснением отношений с родственниками. Но человек он, видно, добрый и потому, даже нагружая своих героев античной ношей, верит, что с войной следует бороться алфавитом, песня жить помогает, а от улыбки станет всем светлей.

К спектаклю Муавада прилагается довольно цветистое авторское пояснение: “Пожары” пришли к нам издалека. Эту пьесу написал человек, который когда-то говорил на одном из средиземноморских языков, потом, гонимый невзгодами этого мира, оказался в изгнании в Северной Америке, в прекрасном и холодном городе...” Et cetera, дорогие читатели: стилистику пьесы уже вполне можно угадать.

Невзгоды этого мира погнали Муавада из Средиземноморья рано – в восемь лет, поэтому представления о прекрасном он получил во франкофонном пространстве – сперва в Париже, затем в Квебеке. Посвященные страдающей родине “Пожары” драматург, разумеется, писал кровью сердца, т. е. помножив высокопарность, свойственную франкоязычному театру, на впитанную с материнским молоком восточную склонность к поэтическим притчам. Не исключено, что в оригинале это еще можно пережить, но русский перевод звучит почти как пародия. Главная героиня получила в тюрьме горделивое прозвище Поющая женщина. Любой сторож норовит изъясняться как падишах. Нотариус искрит неординарной логикой: “Ты должен найти отца, ведь ты боксер!” Есть, правда, в этом насквозь символичном тексте и более традиционные суждения: например, что дважды два – четыре.

Ибо сестра боксера – математик.

Между тем исходный материал “Пожаров” к иронии совсем не располагает: речь идет о событиях 1970-х, гражданской войне в Ливане, ужасах в тюрьмах и лагерях беженцев.

Корректность требует отметить, во-первых, искреннюю горечь Муавада, не убитую даже игрой московских актеров. А во-вторых, ловкость в сюжетосложении – интрига в “Пожарах” закручена так, что заставляет сначала вспомнить “Царя Эдипа”, а уж потом объяснять, чем трагедия Софокла отличается от латиноамериканских сериалов, где тоже, бывает, обнаруживаются страшные тайны происхождения героев.

Что касается сюжета, то в “Пожарах” брату и сестре предстоит узнать тайну матери, промолчавшей перед смертью 10 лет.

Мудрая женщина – вот бы артисты Et Cetera взяли с нее пример, а то на сцене стоит чудовищный ор, с которым Муавад-постановщик справиться не в силах. До финала кажется, что иным средствам художественной выразительности здесь никто не обучен, но в последний момент выясняется, что в актерском арсенале есть еще суровая парламентская риторика: когда дело доходит до речи в суде, голос когда-то Поющей, а затем Замолчавшей женщины приобретает такую внушительность, как будто его отлили на заводе железобетонных изделий.

Сценическая картинка по-западному опрятна (художник – Изабель Ларивьер): главный элемент декорации – стенка из полупрозрачных стеклянных плит. В момент, посвященный самым кровавым страницам этой истории, по стеклу пулеметными очередями плюет поливальная машина. И не надо, конечно, быть Нострадамусом, чтобы представить, как в финале на всех артистов с небес хлынет дождик: символы – очень предсказуемая вещь, но пожары-то надо чем-нибудь тушить.