Почти религия
Театр “Дерево” участвует в “Золотой маске” в третий раз. И в третий раз он попадает в конкурсную номинацию “Новация”. Это показательный факт. Работа Антона Адасинского до сих пор воспринимается на родине в диковинку, хотя его команда существует уже почти 20 лет и живет в европейском контексте – почти мейнстриме: Венецианский карнавал, Эдинбургский фестиваль, Дрезден. В России театральный контекст меняется крайне медленно, и до расцвета физического театра у нас еще далеко; но после гастролей Саши Вальц и Пины Бауш у публики, как минимум, расширился кругозор. И если раньше “Дерево” казалось совсем невиданным чудом, то теперь стало немного очевиднее, откуда растут у их спектаклей ноги. То есть корни.
“Кетцаль” берет за основу ацтекский миф о крылатом змее Кетцаль-Коатле и сотворении вселенной. Сюжет как таковой (змей насилует невинную природу, она рожает героя, и начинается новое сотворение порядка через хаос) превращен в шаманский ритуал, в котором жрец разыгрывает канонический миф. Но здесь важен не сам сюжет, а магнетизм мифа и визионерские зарисовки к нему.
Театр “Дерево” – это почти религия: соборное действо людей, которые довели до невероятного аскетизма свои потребности и до предела – мускульную выразительность своих тел. В спектакле они превращаются в комки плоти, в протоплазму, изменяющую форму прямо на глазах. Вот безликая праматерь (танцовщица в длинной юбке) рожает новых существ – полуживотных, полуптиц; они растут, открывают слепые глаза. Вот их подхватывает вихрь, они крутятся, катятся, наконец, сгибаются пополам – и это уже стадо мамонтов, которое медленно уходит со сцены. Вот появляются первые люди – еще не наделенные разумом, похожие на имбецильных детей: играют в мяч, смеются бессмысленным смехом, дерутся – и эту ошибку эволюции смывает новой волной вихря-кружения, и снова все начинается сначала. Все сопровождает музыка (за дизайн звука отвечал Дэниэл Уильямс), разная – от резкой электроники до народных перуанских мотивов. В сочетании со светом она погружает зрителя в транс.
Или, по крайней мере, она должна бы так действовать – но для полноты ощущений надо быть внутри действа. Тем же, кто снаружи, остается наблюдать. И если попытки танцоров установить “мировую ось” выглядят претенциозно, то световые эффекты точно рассчитаны: над оставшимися героями поднимается, отражаясь на залитой водой сцене, красное бархатное солнце. В финале ко всем определениям “Дерева” – современный танец, физический театр, шаманство – хочется добавить еще одно: цирк. Современный, интеллектуальный, смешной европейский цирк, который для российского зрителя еще долго останется новацией.