Издалека долго текла Янцзы-Волга
Действие “Натюрморта”, который точнее бы именовать “Элегическим пейзажем”, происходит сегодня, на р. Янцзы (самая длинная р. в Азии), где возводится крупнейшая в мире плотина “Три ущелья”. Строительство (в фильме это не говорится, но мы поясним) задумал еще в начале XX столетия тогдашний вождь Сунь Ятсен, потом его лично одобрил тов. Мао. Когда-то у нас была р. Волга. Во времена индустриализации в СССР она превратилась в систему гидроузлов и водохранилищ, весьма относительно напоминавшую ту р. Волгу, по которой гоняли свои баржи богатые русские купцы. Теперь – во времена новокитайской постиндустриальной революции – та же участь постигает р. Янцзы.
Главное: из-за сооружения гигантского водохранилища разрушаются деревни и города, в том числе древнейшие, где обитали миллионы людей. Они окажутся глубоко под водой – жителей переселяют в новые места. Картины сноса, когда спецбригады рабочих необычной профессии “ломатель” – противоположное строителю – вручную крошат молотами в пыль несущие стены шлакоблочных домов (интересно, как эти дома называют в Китае? Не хрущевки же? Небось, маоцзедуновки?), напомнят сколько-нибудь продвинутому зрителю фильм Элема Климова “Прощание” – экранизацию “Прощания с Матёрой” Валентина Распутина. Но тот-то фильм действительно был скрыто диссидентским. Индустриализация, пускавшая древние избы под ножи бульдозеров и поглощавшая деревни волнами водохранилищ, выглядела в нем варварской. Ломатели (в климовском случае скорее сжигатели) деревень и деревьев казались нехристями.
В “Натюрморте” все иначе. Режиссер искренне заворожен происходящими в стране процессами и пусть резкой, но, очевидно, необратимой сменой укладов, символизирующей вечное обновление мира, а также (простите за уместную в контексте этого фильма красивость) столь же вечное взаимоизумление человека и природы.
Ироничный символ перемен: мужчины в Китае все еще ходят на людях (как считали нормальным ходить у нас на юге лет двадцать назад) в исподних майках-безрукавках. Зато – с мобилами. Но ироничного в фильме немного.
Печаль утраты по прежним укладам проявляется в том, что “Натюрморт” – о разрыве человеческих и прежде всего семейных взаимоотношений. В центре сюжета – две не связанные между собой истории. О мужчине, который приехал в эпицентр стройки века, чтобы найти бросившую его жену с не виданной им дочерью (оказывается, что улица, на которой те прописаны, давно под водой). И о женщине, которая приехала разыскать канувшего мужа. Оба ощущают себя одинокими, и их одиночеству содействовали происходящие в стране индустриальные, рушащие все прежние связи перемены.
Но печаль по поводу утрат скорректирована грандиозностью перемен, которые носят поистине внеземной вид. Чтобы подчеркнуть их внеземность, перед которой теперь пасуют якобы фантастические проекты Евросоюза и Moscow-сити, режиссер Цзя Чжанке неожиданно вводит в свою вроде бы предельно реалистическую картину фантастические моменты. Особенно впечатляет, когда после очередной замедленно элегической сцены, происходящей на фоне недостроенного архисовременного здания, недостройка вдруг окружается космическими парами, из-под нее вырывается огонь – и она улетает к едрене фене.
Разрушение старых городов и деревень вызывает в фильме ностальгию, но не тоску. Что делать? Новое всегда наваливается на старое. В Китае оно наваливается хотя бы без коррупции. Нет-нет, это никакой не диссидентский фильм. Хочет того венецианский триумфатор Цзя Чжанке или нет, но он утверждает внятную идею: Китай никому не остановить.