РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО: Урок единства

Пройдет еще немного времени, и на вопрос, когда закончилась Гражданская война в России, можно будет ответить: 17 мая 2007 г.

Сегодня Патриарх Московский и всея Руси Алексий II и Первоиерарх Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Лавр подпишут Акт о каноническом единстве Русской церкви и впервые будут вместе служить Божественную литургию.

Ну и что, скажет скептик? Несколько сотен православных приходов из разных стран будут теперь поминать московского патриарха на богослужениях и не будет препятствий для совместного причастия их прихожан и членов РПЦ. Подумаешь! Даже в деле укрепления позиций России в мире это событие, наверное, приятное для его участников, но малозначительное.

Что же стоит за этим объединением? Чем важно оно не только для людей церковных, но и для того большинства российского общества, которое стоит у церковной ограды, культурно ассоциирует себя с православной традицией? На каких основаниях достигнуто единство? Может ли извлечь из этого уроки наше в муках рождающееся гражданское общество?

История раскола

Отделение РПЦЗ от Православной церкви в России возникло как временное самоуправление, разрешенное патриархом Тихоном всем епископам в условиях Гражданской войны.

Раскол оформился, когда в условиях жесточайшего террора против церкви со стороны советской власти – этой гражданской войны на уничтожение – митрополит Сергий подписал декларацию 1927 г., ставшую манифестом абсолютной лояльности советской власти, “радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи”. Священнослужители, оставшиеся за границей и не давшие письменного обязательства в полной лояльности к советскому правительству, исключались из состава клира, подведомственного Московской патриархии.

Размежевание произошло. РПЦЗ оформилась как крайне правая принципиальная противница СССР, защитница гонимой церкви в России, видевшая один из главных смыслов своего существования в противостоянии “советской” Московской патриархии. Она стала центральным институтом русской эмиграции первой и второй волны.

При этом особые условия самосохранения в иноязычном и инославном окружении привели к самоизоляции. РПЦЗ встала на антиэкуменические позиции. В этом она отличалась от более либеральной части русской эмиграции, ориентировавшейся на идейную – а не только по условиям жизни – интеграцию православия в западный мир. Это течение некогда единой Русской церкви вошло в Европе в юрисдикцию Константинопольского патриархата, а в США образовало Православную церковь в Америке. С ними РПЦ, да и весь остальной православный мир находятся в каноническом общении. С некоторой долей упрощения можно сказать, что РПЦЗ поставила свою “русскость” выше “вселенскости” церкви. Были и те, кто по идейным же соображениям сохранял верность Московскому патриархату, желая бескомпромиссно оставаться со своей Матерью-Церковью.

Юрисдикционные разделения в русском зарубежье – печальная и болезненная страница его истории. Подобно Гражданской войне, они резали по живому семьи, разводили друзей детства по разные стороны баррикад. В отношениях же между Московским патриархатом и РПЦЗ последовали многочисленные взаимные санкции, горькие обвинения в расколе, доходившие иногда и до признания друг друга “безблагодатными”. Добавьте сюда взаимные обвинения в сотрудничестве с противоборствующими спецслужбами.

Трудное сближение

И вот на рубеже 1980-х и 1990-х гг. после освобождения религиозной жизни в России взлелеянная и внутри страны, и за рубежом мечта о православном возрождении начинает обретать черты реальности. Казалось бы, вот-вот должно наступить соединение. Но слишком сильна была инерция предыдущих десятилетий, слишком по-разному виделось это соединение с разных сторон (это другие, неправые, должны прийти к нам, правым, покаяться перед нами). В этих условиях РПЦЗ лишь усугубляет противоречия, приняв отколовшиеся по разным причинам от РПЦ приходы в России.

Но происшедшая при рухнувшем железном занавесе встреча церковных людей из разных стран не прошла даром. Традиция РПЦЗ оказала огромное влияние на то, как развивалась церковь в России в последние десятилетия. В 1990-е гг. в Московском патриархате начался процесс канонизации новомучеников – т. е. пострадавших от советской власти (РПЦЗ канонизировала их в 1981 г.). Причем проходил он самостоятельно, с преодолением общественного, а иногда и государственного сопротивления, с переоценкой прошлого. В итоге на юбилейном Архиерейском соборе 2000 г. были канонизированы и царская семья, и более тысячи епископов, священников и мирян, причем как тех, что признали выбор митрополита Сергия, так и отвергнувших его.

На этом же соборе была принята социальная доктрина РПЦ, по сути перечеркнувшая декларацию 1927 г. Русская церковь заявила, что отныне видит свою лояльность государственной власти не абсолютной, как прежде, а ограниченной и обусловленной действиями этой власти: “Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении”.

Под давлением быстро выросшего не без влияния идей РПЦЗ антиэкуменического движения в России произошел пересмотр отношения РПЦ к неправославным церквям. Удалось реформировать процесс принятия решений во Всемирном совете церквей (ВСЦ), так что главные решения принимаются теперь только консенсусом. В то же время РПЦ прекратила практику совместных с инославными богослужений, подтвердила свой отказ от теории равноценности разных ветвей христианства. Но Русская церковь не пошла на требование антиэкуменистов о выходе из ВСЦ, подчеркивая важность свидетельства о православии во внешнем мире и необходимость сотрудничества в социальной сфере.

В этих условиях после встречи президента Владимира Путина с Синодом РПЦЗ в 2003 г. и приезда в Москву делегации во главе с митрополитом Лавром в 2004 г. начались переговоры. Благожелательное отношение Кремля к этому процессу если и было необходимым, то уж никак не достаточным условием для успеха. По свидетельству участников переговоров, несколько раз они были на грани срыва – слишком по-разному смотрели стороны на пути своего единства, слишком велики были их культурные различия. Не все противоречия удалось преодолеть. Но в ходе переговоров произошло преодоление человеческого разделения, преодоление привычки к обособленному существованию. Произошел переход от представления о правых и виноватых к осознанию правды и неправды в нашем трагически разделенном прошлом, которое теперь воспринимается как общее. Открылся путь к взаимному прощению и признанию полного вероисповедного и духовного единства при сохранении административной автономии РПЦЗ. Ее епископы будут сами управлять жизнью церкви, но участвовать в соборах РПЦ и работе ее Синода. Они будут сами избирать своего первоиерарха, который будет лишь утверждаться в Москве.

Конечно, есть недовольные. Есть члены РПЦЗ, настолько укорененные в своем самосознании противостояния Москве и лишь своей исключительной истинности, что они сегодня уходят в раскол. Есть православные либералы, озабоченные усилением традиционалистской тенденции в РПЦ. Но тут стоит сказать, что, в отличие от наших доморощенных традиционалистов, которые скорее изобретают заново свою утерянную традицию, а оттого их часто кидает в абсурдные крайности типа требования канонизации Распутина, РПЦЗ – это церковь непрерванной, а потому способной к живому развитию традиции, особенно в условиях преодоления изоляции. По существу, в нашем общественном пространстве возникает первая естественноконсервативная, правая сила. А то ведь смешно было, когда социальными консерваторами у нас были коммунисты, а “правые” выступали новыми большевиками. Да и в деле единства Русской церкви еще рано ставить точку: на фоне воссоединения с РПЦЗ (а там тоже надо еще пройти путь совместной жизни после “свадьбы”) происходит ухудшение отношений с Константинопольским патриархатом и его русскими приходами, а раскол в Украинской православной церкви далек от разрешения.

И все же даже ожесточенная пропагандистская кампания против воссоединения, развернутая в Интернете в последние месяцы, свидетельствует прежде всего о важности этого исторического события.

Опыт единения – пока только в церкви

После многих трагических, кровью политых разделений страшного ХХ века происходит первое свободное воссоединение в российском духовном пространстве. Пока только в церкви.

И здесь стоит посмотреть на те основания, на которых две части Русской церкви смогли обрести общую почву. Ведь если несколько расширить области их непримиримых еще вчера противоречий, окажется, что они мало отличаются от тех линий, по которым расколото и все российское общество: отношение к государственной власти (сергианство), отношение к советскому прошлому (почитание новомучеников), отношение к внешнему миру (экуменизм). Не по этим ли причинам не могут найти согласия наши общественные группы и политические образования каждый раз, когда встает вопрос о национальных символах, стратегии национального развития или просто о том, как вести себя по отношению к власти?

Церкви смогли обрести единство, опираясь на общую преемственность не Советскому Союзу, а дореволюционной России. На базе ограниченной лояльности государственной власти, обусловленной характером ее действий: не тотальный сервилизм и не безусловная оппозиционность.

В советском прошлом – на основе почитания жертв советского террора, считая, что их кровь лежит в основании нашего единства. В субботу патриарх Алексий и митрополит Лавр будут вместе освящать новый храм Новомучеников Российских в Бутове – на бывшем полигоне НКВД сразу за московской кольцевой, где были расстреляны и закопаны во рвах десятки тысяч наших соотечественников. В любой нормальной стране это было бы местом массового и официального почитания – у нас, увы, его помнит только церковь. Это почитание совершенно не отменяет служения панихид 9 мая – в День Победы, святой для подавляющего большинства наших соотечественников. Но если память о жертвах войны была у нас элементом государственной политики еще с советских времен, а сегодня именно на ее основании пытаются консолидировать новую российскую нацию, то память о жертвах репрессий еще не стала у нас таковой. А должна стать. Глядишь, и почвы для конфликтов с соседями поубавится.

В отношениях с внешним миром основой единства стал отказ от собственной ущербности, понимание того, что “заграница” нам больше вряд ли поможет, но при этом необходимо сохранение каналов общения, определение областей сотрудничества, не подрывающих наше самоопределение.

Во внутреннем же устройстве – максимальная автономия действующих лиц и групп, отказ от диктата и административного поглощения меньшего большим, уважение сложившегося устройства при единстве в главном.

Нравится это кому или не нравится, но перед нами первый, уникальный опыт нахождения модели российского единства. Рецепт, наверное, не универсальный. Для некоторых неприемлемый. Но уж как минимум не бесполезный для уставшей от разделений нации.